Пиковая дама – червонный валет. Том первый. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский
Читать онлайн книгу.
благодарностью, как никогда прежде, посмотрел в темные глаза Злакоманова.
– А ты никак слышал? – Купец нахмурился.
– И видел… в замочную скважину, – округляя от восхищения глаза, выпалил Кречетов.
– Забудь, – недовольно буркнул в усы попечитель. – Непременно забудь. И чтобы ни-ни, никому, постиг?
Алешка, крепко краснея ушами, утвердительно кивнул головой.
– Слушай-ка. – Василий Саввич вдруг с самым серьезным, сосредоточенным видом заглянул в молодые карие глаза. – А ну, скажи мне, архаровец, токмо по совести, как есть на духу… Там, у тебя дома, мне привиделось… али ты и вправду мне язык показал?
У Алешки душа ушла в пятки. Плечи, которые держал купец, напряглись, одеревенели.
– Показал, – тихо пролепетал он и зарделся теперь уж не только ушами.
– Ну-т, ладныть, проехали. – Спасительный палец по-доброму погрозил сорванцу. – Гляди, братец, чтоб больше такого не было.
Глава 6
Театральное училище, в котором Кречетову суждено было прожить не мало, не много шесть лет, оказалось не при самом театре, а неподалеку от пристани, куда кучер и свез нехитрое добро Алексея. Злакоманов, выдав последние наставления и обещавшись «по случаю быть», укатил в экипаже, ободряюще помахав пару раз рукой. Алешка глядел ему вслед и, хотя оставался по-прежнему счастливым, из груди вырвался замирающий вздох, а в глазах появилась тоска, словно у потерявшегося кутенка. На ресницах сверкнули две крохотные росинки слез и остались там, побоявшись сорваться на щеки.
Поблескивающая на солнце лакированная коляска миновала зеленое облако каштановой аллеи и под крупный цокот тройки покатилась дальше.
Мальчик, стоявший у черной чугунной ограды училища, не сводил с нее глаз. Он облизнул ставшие сухими губы кончиком языка, в горле вновь запершил предательский ком.
– Дядя Ва-ся-а! – хрипло, внезапно севшим голосом крикнул он.
Но дядя Вася, конечно, не услышал и не повернул головы. Его «савояр» еще долго следил, как экипаж бойко взбирается по отлогому склону, к зубчатой линии горизонта, образованной из городских крыш. Алешка трудил глаза до тех пор, пока коляска не скрылась из виду, перевалив за косогор. Тогда он отвернулся и медленно, точно спросонья, огляделся окрест.
– Ишь, какой павлин стоит, в рот меня чих-пых! А ну, пшел отсель, чаво ворон считаешь? Не вишь разве, двор мешаешь убирать!
Худой, как костыль, дворник, лет сорока пяти – сорока семи, с большущими щеткой усами, в барашковой шапке при медной бляхе, в длинном фартуке из рогожи, опираясь на такую же щуплую и жилистую, как он сам, метлу, недобро зыркнул на Алексея.
– Ну, куды, куды прешь, полоротый? Да открой глаза, в ухо меня чих-пых, под ноги-то взгляни! Там же подметено… У тя что?… «Лирническая» чесотка души? Рифму, мать ее суку, вспоминаешь?
Опешивший от вылитого на него ушата трескотни, Алешка только и сумел в оправдание перепрыгнуть через высокую кучу мусора и кивнуть головой:
– Здрасьте, дядя.
– Эй,