Проснулся я от того, что луч десятичасового солнца глумливо и настойчиво бил мне прямо в глаза. Словно то была самая последняя игра в зайчики его недолгого и скучного появления в этом мире. Я уже не помнил, когда выставлял звонок в будильнике, и он обиженно смотрел на меня с тумбочки тремя глазами-нулями и укоризненной бровью-единицей. Сегодня его роль утреннего раздражителя исполнил, не выключенный накануне, телевизор – впервые, за долгое время, я смотрел какой-то старый фильм. Да еще как исполнил! Я был готов запустить в него подушкой, но сдержал свой гневный порыв, и вместо этого стал шарить по уже не свежему одеялу рукой. Где же ты, зараза? Белесая муть еще застилала глаза, а пульт все не находился.

      Размеренное бормотание утренних программ сменилось рекламной вставкой – от нее то я и очнулся. Какой-то улыбчивый болтун в сине-розовом костюме, с приятным тембром голоса, на повышенных тонах, расписывал, как здорово будет жить в этом городе: “Поколение за поколением с развитием социума меняются и его обще полагающие правила, открытия и сопутствующие напасти ждут нас за каждым новым углом. Сомнения и страхи как дурные привычки терзают нас, и все же, мы – современные люди, ищем ответы на вопросы бытия и находим их. Мы – идеальные созидатели. В неустанном поиске. Ищем правду, ищем ответы… Но нам не дают обладать ими, те, чьи амбиции и эгоизм ставятся вровень с нашим благополучием, здоровьем и нормами поведения… “Последний курильщик” сегодня! Во вторник в 22.05, сразу, после выпуска теленовостей. Они не давали нам жить на протяжении веков… Настал час расплаты! Смотрим и ликуем…”. Под конец он перешел на крик, и я болезненно поморщился. Его тираду прекратил женский распев: “Последни-и-и-и-й…”. Тут же картинка сменилась на следующий сюжет – несколько дорожных катков выполняли свою рутинную работу. Я было подумал: какие же в студии канала нерадивые монтажеры, и сразу забыл про это. Картинка на экране сжалась в пиксель и потухла – я нашел-таки пульт. Вздохнул с облегчением – ненавижу трепачей.

      Голова раскалывалась, словно сотня молотов одновременно били по Царь колоколу, нахлобученному на нее. Октябрь закончился славным запоем сам-на-сам по случаю утверждения концепта заказчиком, и моим последующим отчуждением от всего происходящего в мире на несколько дней. Я подумал поваляться в постели еще немного, но мой внутренний будильник – нейрофиброматоз, заставил меня подняться, да не просто подняться, а подскочить в направлении туалета. И не только он – переполненный мочевой разрывало. Я лишь успел накинуть кофту и включить чайник, как понял – остались секунды, до того, как прорвет плотину ночного бездействия, и я затоплю нижний этаж. Под ногами жалобно зазвенели павшие в неравной схватке с судьбой бойцы алкофронта. Опустошенные. Ворвавшись в туалет, я рывком сорвал серую полосатую пижаму и зажурчал… с облегчением, потирая прооперированное, много лет назад, место на больной ноге. Взял сигарету: в кармане полосатой кофты-кенгуру, в потрепанной пачке осталось всего четыре штуки – вот и пришел конец стратегическому запасу. Закурил. Вытяжка, разбуженная моим появлением, натужно загудела. Я силился вспомнить ночной кошмар, но память, словно пасхальный заяц, попрятала все намеки на него, где-то в глубинах моего сознания. Как не терзал себя, ничего не смог припомнить, и оставил эту затею. Я никогда не запоминал снов, какими бы вычурными они не были.

      Нога нестерпимо болела. Я втянул сигарету полной грудью. Альвеолы в бронхах жадно, опережая вытяжку в туалете, стали всасывать никотин из дыма не самых дорогих черных сигарет М1 с мерзким кислым привкусом. Мне претила сама мысль о покупке сверх дорогого яда. А какая разница? Все они убивают одинаково. В чреве поглотителя человеческой сути, моча, пузырясь, стала смешиваться с пеплом. Блаженно выдохнул из наполненных легких мутно-серый дым. Плевок за плевком сбрасывая никотиново-амелазный балласт