Берег мой ласковый. Павел Кренев
Читать онлайн книгу.
ты, шально место, не знашь, а ето перво дело – обувка. В лесу-ту, брателко мой, босы ноги сразу и истыкашь чем-нинабудь. Коренья, да сучья… Беда! Искровишь лапы свои… Есь у тебя чего?
– Вот бахильчи, да лапти стары батьковы…
– Не-е, нельзя. Тут так понимать надоть: бахилы зальешь, и будешь водой хлюпать. Тяжелы бахилы с водой… Тебе, Егорушко, надо бы стары бахильи обрезки натить, дырявы. Оне в самой раз – в воду ступил, ноги замочил, и топай дальше, вода сама вытечет. Лето чичас, не холодно всяко. Зато можно везде ступать, ноги не обранишь.
Феклиста поразмышляла, покачала головой:
– Ладно, огудан, дам я тебе свои шаршаки. Тебе в самой раз и будут. Мне-то куды таперича? Отбегалась я по лесам…
– Вот, баба, хорошо ето, хорошо.
Когда Феклиста ушла, Егорко пошел за ружьем. Последнее дело – ходить в лес без ружья. Дичина какая выскочит, а ты с пустыми руками. Да и не страшно в лесу с ружьем.
У отца была «Берданка». Старинная, разболтанная во всех соединениях, но надежная и легкая. Егорко снял ее с гвоздя на повети и занес в избу. Намотал на конец самодельного шомпола промасленную тюленьим салом тряпку и протер ствол. Вынул затвор и посмотрел на свет в ствол. Тот был во вполне надлежащем состоянии – за ним с отцовской стороны всегда был надежный пригляд – ствольная поверхность тускло и ровно отсвечивала матовым светом.
Отец всегда выговаривал в таких случаях:
– Дырка есь, значит, пулька вылетит!
И почему-то всегда сильно дул в ствольную дырку.
Егорко тоже дунул и сказал то же самое.
Снаряженных патронов было всего только два. Остальные отец распулял на глухаринных да на косачинных токах. Страсть как любил он это дело. Была бы его воля – на них бы он и жил. Ну, два, так два. Теперь заряжать поздно. Поднес один к уху, тряхнул – звук сыпучий и звонкий. Значит, мелкая дробь – «пшенка». Отец держал ее для чирков да для рябчиков.
Жалко, не оказалось пули на случай, если вывалит медведяра. Егорко закатал бы в него пулю-то.
«Ничего, – думал он, – зато ружье имеется. Медведь самого вида ружья боится. Не вывалит, струсит он, трус тот ишше…»
Так ему рассказывал отец.
Егорко поднял берданку, решительно передернул затвор, прицелился в окошко и нажал на спусковой крючок. Затвор щелкнул.
– Во-во! – сказал сам себе Егорко удовлетворенно. – Работат оружье!
Вот так он хряпнет по медведю, ежели тот осмелится напасть.
Страхи Божии! Как Егорко не любил жаркую баню! Когда отец брал его с собой на помывку, он посиживал, скрючившись, на нижней полке и слушал, как отец, развалившись на самой верхотуре, кряхтя, повизгивая, выкрикивая какие-то несуразные вопли, хлестал сам себя веником по всему телу и еще поддавал и поддавал жару.
– Ы-ы-ы! – кричал он. – Ед-дрри в маковку! Крепко зацепило! А ну-ко ишше ожедернем! – И плескал из ковшичка кипяток на раскаленные каменья. Потом скакал на середку пола, подпрыгивал и обливал себя из ведра холоденкой. После всего этого выскакивал он в