Никому не рассказывал Иван свою историю, Савве даже словом не обмолвился.

      Однажды пришло ему письмо.

      Писал отец, что кассету забрали в прокуратуру, сам он собрался ехать в Ростов в главную медлабораторию. Адрес ему дали в военкомате. Там, дескать, могут они найти Жорку. В той лаборатории собирают всех неопознанных. Нужно будет делать экспертизу. Мать плачет каждый день. Хоть бы найти им Жоркино тело – что осталось от него, да положить на бугор к деду с бабкой по-христиански, чтоб матери было, где поплакать, да пожалеть младшего.

      К декабрю и пришло Ивану это письмо.

      Через две недели уходила команда снайперов туда, где теперь грохотало и взрывалось – где снова горела земля, камни и люди, откуда шли сводки фронтовых новостей, в самое пекло войны. У танка – памятника старенькой тридцатьчетверке – в парке, где липы, да тополя голые, курил Иван в одиночестве и перечитывал последнее письмо из дома.

      – Ну что, стрелок, готовишься? Что пишут?

      Иван вздрогнул от неожиданности. Не заметил, как к нему подошел Батов. Полковник был в шинели парадного образца – весь строгий, подтянутый.

      Иван поправил шапку, козырнул.

      – Здравия желаю, товарищ полковник.

      – И тебе не хворать солдат, – всегда бодрый и уверенный в себе Батов будто постарел на газах. – Все, солдат, отслужился я. На пенсию.

      – Вас? – не удержался Иван. – А кто ж заместо?

      – Есть спецы. О другом хотел спросить тебя. Я еще тогда об этот подумал, когда напарник твой уснул в лесу. Ведь ты не за деньгами едешь, не за славой и не от себя бежишь. Воевал раньше. Знаешь, какое это дерьмо, а едешь… Знамов, ведь ты – да?

      – Так точно, Знамов, товарищ…

      – Да ладно, сынок, я уж на половину гражданский. Скажи мне, зачем рвешься туда – долги едешь собирать? Я верно понял?

      Может, подкупила Ивана та простота, с которой заговорил с ним старый полковник, может, подумал, что не увидятся они с ним никогда больше. Но рассказал Иван все что с ним было, произошло и на той войне, и дома, как смотрел он ту проклятую кассету.

      Наверное, приходилось Батову слышать такое, наверное, сам он не раз видел смерть близких и дорогих людей.

      – Ты вот что, солдат, – тихим голосом, но твердо сказал Батов, – иди и сделай то, что задумал, только постарайся остаться человеком. Да, я понимаю, это почти невозможно!.. Но постарайся, сынок.

      На Грозный