Привычка-жалость, пожалел.

      На этот раз жалел подонка.

      Как он воспользовался тонко

      привычкой-жалостью! Сумел.

      Бездарная привычка-жалость!

      К чертям! Прочь от меня!..

      Осталась.

      Все отправились в гости.

      Дружно сидят в гостях.

      Там произносят тосты,

      там подлецов костят.

      Ко мне проникают запахи,

      бокалов глухие звоны.

      Сижу одинокий, запертый

      у черного телефона.

      Небритый сижу, опущенный,

      кручу номера без проку.

      Пушкин уехал к Пущину,

      Брюсов уехал к Блоку,

      Петрарка ушел к Лауре,

      Хрущев ушел к Маленкову,

      там пляшут, поют и курят,

      там выпьют – нальют по новой.

      Безмолвны Восток и Запад.

      Зови, проклиная, кричи!..

      Я сам себя в доме запер

      и сам проглотил ключи.

      Рассеянно меня топтала,

      без злости, просто между делом.

      Рукой махнула, перестала,

      а растоптать и не успела.

      Потом слегка посовестилась

      и вяло оказала милость:

      подкинула с небесной кручи

      удачи и благополучья.

      А под конец, зевнув устало,

      вдруг закруглилась, как сумела, —

      несчастьями не доконала,

      счастливым сделать не успела.

      Я бегал по двум лестницам —

      то по одной, то по другой.

      По одной меня не пускали,

      а по другой не было хода.

      Так я бегал по двум лестницам,

      то по одной, то по другой,

      пока меня не остановили знакомые.

      Они спросили: что с вами?

      Почему у вас такие грустные глаза?

      Если бы знал, сразу бы сменил!

      Для беганья по двум лестницам

      нужны совсем другие глаза.

      Большевистские кóжанки

      лихо шли по полям.

      Пулей, бомбой и ножиком

      шар земной – пополам.

      Кулаки раскулачены,

      потерявшие стыд.

      Словом, так ли, иначе ли

      государство стоит.

      Время ушлым прагматикам.

      Шухерят, как в лесу.

      С краю бойкой галактики

      я вишу навесу.