Словно толчок меня выкидывает из сна. Вздрагиваю и стремглав приподнимаюсь на локте, но тут понимаю, что что-то тянет меня насильно назад. Алек. Вернее, его рука, находящаяся на моей талии. Он укладывает меня обратно спиной на постель и приподнимается сам, чтобы видеть моё изумлённое лицо.

      – Что-то не так? – обеспокоенно интересуется он, напряжённо вглядываясь в мои глаза.

      Его глаза – чёрная дыра. Что на мгновение я просто позволяю себе пропасть в необычайно красивой темноте этих глаз.

      – Нет. Всё хорошо, – отвечаю шёпотом.

      Но тут понимаю, что я – необычайная лгунья. Всё паршиво. Всё даже хуже, чем просто паршиво.

      Я не задаюсь вопросами, как он оказался в комнате и давно ли здесь, главное, что мне сейчас нужно это больше всего на свете.

      Пульс ускоряется с каждой секундой сильнее, пока мысли складываются в слова.

      – Мама хочет, чтобы мы переехали.

      Мой взгляд прикован к его, я жду изменений и удивления, но получаю лишь сочувственное:

      – Я знаю.

      На какое-то совсем короткое время я сбита столку.

      – Значит, ты слышал нашу ссору?

      – Не совсем. Я приехал, когда ты уже спала. Но успел застать разговор твоей матери по телефону, по-видимому, с отцом. – Алек склоняет голову в бок и, рассматривая моё лицо с некой озабоченной мягкостью, смахивает с него прядь волос. – Твоя мама рассказывала отцу, как ты отреагировала на новость, а после закрылась в своей комнате и больше не выходила.

      Часть непомерной тяжести моментально спадает с груди, холодом трепеща солнечное сплетение. Но в тоже мгновение меня наполняет совершенно другим ощущением – болезненной безысходности. Но Алек почему-то не выглядит опечаленным. Демонстрирующем тревогу, вызванную тем, что виднеется на моём лице – да.

      Но точно не опечаленным.

      – Почему ты не расстроен из-за переезда? – вопрос вырывается из меня непроизвольно.

      Раньше, чем я могу подумать о том, что его ответ может растоптать моё сердце. Многое теперь имеет другое значение. После того, как я узнала, что предстоит перед Алеком, всё усугубляется.

      Он должен будет находиться здесь, когда я не смогу.

      Алек хмурит лоб, его лицо, находящееся едва ли в десятки сантиметров от моего, выражает недоумение, когда он рассеяно пожимает плечом.

      – Почему я должен быть этим расстроен? – спрашивает он, как будто не слышит, как быстро бьётся моё сердце на грани разрыва. – Мне, конечно, не нравится, видеть твои заплаканные глаза, но… – Алек делает паузу. Паузу, длящуюся, наверное, вечность, пока он не торопясь подбирает слова. – Но что в этом плохого? Потому что я, если честно, не особо понимаю, почему ты так всё восприняла.

      – Что в этом плохого? –