Машина пространства. Алексей Синицын
Читать онлайн книгу.
башни, начала рушиться кирпичная зубчатая стена. Здание Манежа вместе с брусчаткой, фонтанами и фонарями подняло вверх и поднесло почти вплотную к зданию реконструированной в первозданном виде гостиницы «Москва», а маршал Жуков на своем лихом коне прямиком въехал в ресторанный зал «Националя», отчего с хрустальным звоном посыпались стекла.
Жора стал с интересом рассматривать обнажившиеся слои археологического хлама, скрывавшиеся под поверхностью. Там виднелись кувшинные черепки, чугунки, старинные шахматные фигуры, серебряные монеты, кованые сундуки, темные, потрескавшиеся от времени иконы, каменные ядра, костяные пороховницы, сломанные шпаги, топоры и проржавевшие ветхие пистоли. Один раз ему показалось, что пред ним промелькнула библиотека Ивана Грозного, с толстыми, будто распухшими от водянки старинными фолиантами. Жора заметил среди прочего даже неизвестно как оказавшийся там треснувший череп неандертальца.
Потом все стихло. На месте, где еще недавно простиралась Манежная площадь, брезжила призрачная пустота, в которой Жора разглядел седовласого человека в дорогом черном костюме. Пеликанову показалось, что ростом он был с колокольню Ивана Великого, не меньше. Человек стремительно удалялся вглубь пустоты, неся под мышкой небольшой рулон, похожий на свернутый автомобильный коврик. Один раз он тревожно, как тать, обернулся. Жора узнал мэра Собянина. Было понятно, что Собянин навсегда уходил в пустоту, оставляя свой градоначальственный пост. Теперь москвичи с чистым сердцем могли ненавидеть кого-нибудь другого.
Затем снова сгустилась тьма.
Пеликанов заметил, что на этот раз она была иной. В ней не было ни малейшего намека на компьютерные игры. В ней не было вообще никаких намеков, потому что она не имела пространственных измерений. По этой причине двигаться в ней было совершенно некуда.
Наверное, это и есть ад, подумал Пеликанов. Он вспомнил об одном парижском чудаке, утверждавшем, что ад – это другие. Если бы все было так просто. От других можно было убежать в глухие заповедные леса, спрятаться, уйти в себя. От себя бежать было некуда. Ад, вопреки обыденным представлениям, был не жаровней и не общественной баней, а невообразимо тесной камерой-одиночкой, малость и стесненность которой исключала саму мысль о возможности движения. Что-то наподобие удушливой глиняной мухоловки с небольшим оконцем из осколка мутного бутылочного стекла (в детстве они лепили такие камеры-обскуры, чтобы подглядывать за смертью насекомых). И находился он не в преисподней, а в одной-единственной абсолютно черной точке, которая была мыслящей монадой, предоставленной самой себе на вечные времена. До Пеликанова дошел буквальный смысл слова «безысходность».
Так называемое внутреннее пространство, внутренний мир личности, к которому дискурс политкорректности неизменно требовал уважения, оказывался не просто зияющей тьмой, он был абсолютным мраком, испытывающим нужду. Причем понять, в чем именно он испытывает нужду, сказать