1

      Папа умер ранним утром. Лишь только зазвонил телефон, я сразу поняла, что это из больницы, и взять трубку не смогла. А зачем? И так ясно было, что они мне скажут: «Ваш отец скончался сегодня, он умер без мучений». Вот я и сирота. Впрочем, сорокапятилетних сирот никому особенно не жалко. Мне так же одиноко, как и юным сироткам, но их могут удочерить, а меня в сорок пять – вряд ли. Я просроченный товар. Вышел мой срок заводить детей, да и мужчину заводить, пожалуй, поздно.

      Если бы пришлось сменить статус в Фейсбуке, написала бы, что я отныне ничья дочь. Да вдобавок ничья жена и мать. Я – просто я. Но кто же я такая?

      Кто ты, Сильви Шабер?

      Эмоциональная дамочка, это уж точно. В похоронном бюро я была, прямо скажем, не на высоте. Все время плакала, лепетала что-то, пускала носом пузыри. Господин агент, такой важный в своих очочках и подобающе темном костюме, наблюдал за мной с непроницаемым выражением лица. У него-то как раз удачный день: для начала мне пришлось купить новый участок на кладбище, потому что в маминой могиле места нет, а потом я вдруг ему заявляю:

      – Куплю-ка заодно еще один, для себя.

      Вот тут его профессиональная маска дает легкую трещину.

      – Не смотрите вы так, – говорю. – У меня нет ни мужа, ни детей, я совсем одна. Некому будет позаботиться о моем загробном благополучии.

      – К чему такие мысли, мадемуазель, вы еще молоды, а жизнь полна сюрпризов!

      – Да бросьте, – отвечаю я, сморкаясь, – если мне не удалось выскочить замуж в двадцать лет, в сорок пять или шестьдесят и подавно не светит.

      Молчит. А молчание – знак согласия.

      Достаю чековую книжку. Таких дорогих подарков я себе, любимой, еще не делала. Одни балуют себя украшениями, сеансами талассотерапии или круизами, а другие – могилками. Самый что ни на есть персональный подарок, жаль, нельзя его красиво завернуть.

      Вышла я оттуда разбитая, потерянная и обедневшая почти на четыре тысячи евро! Зато приобрела уютное жилье глубиной в шесть футов, с чудесным видом на земляных червей. Лучше бы отправилась в круиз до Коста-Бравы и, если бы очень повезло, утонула где-нибудь в Сицилийском море. В этом хоть был бы своеобразный шик. Но мне не везет, и шиковать я не умею.

      Даже с виду я – ни то ни се. Из зеркала на меня глядит настоящая швабра с копной сухих черных волос. И этих волос у меня столько, что даже онкология с ними бы не справилась. Я ухитрилась родиться плоской сутулой брюнеткой в наш век, когда мужчины любят пышных блондинок. Я проклята. Обречена на всеобщее безразличие. Не настолько уродлива, чтоб меня жалели, и не настолько хороша, чтоб меня желали. Я безлика, тускла, незаметна, страшновата и серовата – короче, ни один пенис не встанет на меня.

      Все болит, я разбита и смята, как велик, угодивший под колеса мусоровоза. Меня порядком вымотали эти несколько недель, проведенные между работой и больницей, между моим серым ковром и стерильным линолеумом. Но теперь все позади, папы нет, и я могу, как говорят друзья, вернуться к нормальной жизни. Назад, к моим сладостным вечерам у телевизора! Суши, потом суп или тушеное мясо, потом йогурт, и спать!

      Ну, что еще рассказать о себе? Я неплохо исполнила роль самоотверженной дочери у постели больного папы. Был какой-то смысл в моей жизни – пусть жалкой, но не лишенной приятного «любования». Я целиком посвятила себя отцу. Все вокруг волновались, не слишком ли я устала: «Ты отдыхаешь хоть иногда? Побереги себя, так нельзя, ты совсем в отце растворилась!»

      Теперь я поблекшая одиночка на пороге климакса, и мне больше некому себя посвящать. И никто не спросит: «Ты занимаешься сексом хоть иногда? Без этого нельзя, ты совсем в себе замкнулась!»

      Какая же я одинокая! Одинокая, никем не понятая. И убогая.

      – Завела бы собаку, – предложила мне Вероник. – Ты ее полюбишь, и вообще, рядом будет кто-то живой.

      А почему не крысу? Я непременно ее полюблю, живая же. Таким, как я, любая живность будет отличной компанией.

      – Или, может, ребеночка усыновишь? Какого-нибудь из Африки. Больных СПИДом теперь отдают даже незамужним. Появятся новые заботы, это тебя отвлечет…

      – И опять же, кто-то живой рядом, да? – подхватила я. Она не уловила сарказма.

      Вероник как никто умеет меня утешить. При всей моей любви к ней достаточно мне провести в ее обществе несколько часов и уже хочется прыгнуть под поезд. Что на самом деле не такая нелепая мысль. Она все чаще приходит мне в голову и гнездится там, в уголке, словно маленькая грелка – теплая и ободряющая. Конечно, я не испытываю безумного желания броситься на рельсы в метро, этот путь не для трусих и неженок вроде меня. К тому же с моим-то везением я могу уцелеть и под поездом! Разве что останусь без ног и поползу по жизни дальше. Я просто не умею добиваться своего.

      Зато проглотить снотворного побольше