Жуть-2. Кабир
Читать онлайн книгу.
прошла вместе с надеждами и мечтами. Шестидесятые – это простая жизнь, это человек на войне, «Летят журавли», «Судьба человека»… Семидесятые – это суровая классика, это фильмы о юности, о столкновении миров детей и взрослых. Помнишь «Подранки»?
– О сиротах?
– О сиротах… – кивал отец, – настоящая драма. Губенко знал, о чём снимает, у самого военное детство было, на своей шкуре ощутил. А «Айболит-66» Быкова? А «Приключения Буратино» Нечаева с музыкой Рыбникова? Тарковский в Венеции приз взял с «Ивановым детством»…
– «Солярис», – говорил Колька. Он любил эту картину, длинную и малопонятную.
– «Солярис», сынок, о другом. О том, как ладят или нет мораль и наука, человек и прогресс.
– Во как.
– Вот так. Мажор и минор – так звучали шестидесятые и семидесятые. Ты поймёшь, потом. Сейчас тебе не до этого, из шестидесятых у тебя есть «Человек-Амфибия» и «Кавказская пленница», жандармы и «Фантомас». Из семидесятых есть «Иван Васильевич меняет профессию» и комедии с Пьером Ришаром, «Чингачгук Большой Змей» и «Апачи». Даже «Пираты ХХ века», «Синьор Робинзон» и «Легенда о динозавре» из начала восьмидесятых. А потом…
– Что, папка, что потом?
А потом восьмидесятые перешагнули через середину десятилетия. Фильмы по-прежнему снимали и много, но кинотеатры уже не заполнялись, аншлаги канули в прошлое, а светящиеся окошки позади зрительных залов утратили свою магию. Тепло покидало остывающее тело советского кинематографа.
– А потом, Колька, закат.
* * *
А потом пришёл их «отыгравший». Появился из картины «Подвиг Одессы».
То, что мёртвый киногерой поселится в их доме, отец знал заранее – так решил жребий. Случайность, которой взрослые доверяют самое дорогое.
Колька был уже достаточно смышлён и глазаст, чтобы понимать: кто-то пришёл, кто-то ушёл. Таково правило, о котором старались не говорить вслух. Мёртвый герой в обмен на живого ягоднинца.
Чаще всего кинотеатр забирал детей. В семье, приютившей «отыгравшего», через неделю или две лились слёзы и слова оправданий. В такие моменты взрослые почти не думали, услышат ли их дети, старались свыкнуться: «А по-другому никак, никак… меньшее зло… все помнят Оловянниковых, помнят… как пошли супроть, в лес вывели лётчика вернувшегося… закопали… всех потом экран пожрал, всех… только старика не тронул, не позвал…»
Иногда «Факел» забирал пса или кота, в которых души не чаяла малышня. Иногда. На то и надеялись – заводили домашних питомцев, усы и хвосты всех мастей, лелеяли, откармливали, точно для будущих жертвоприношений.
А если не кот, не пёс, если дочурка, сыночек – плакали, уткнувшись в шерсть любимца. Соглашаясь, смиряясь. Пока в соседней комнате истуканом сидел чужой человек, человек ли, с лицом советского актёра. С неизбежностью, которую он приволок за собой.
Двадцать пятый «отыгравший» стоял