Где печаль, там солнце светит.

      Там, где грусть, луна блестит.

      Звёзды скукою отметин

      появляются… Шумит

      всё пространство в ожерельях

      под завесой снежных бурь.

      А труба выводит трели,

      словно бы из дыма дурь

      выжимает в одночасье,

      и становится тепло.

      Непонятки в поле мчатся.

      Давит ветер на стекло.

      Отражением сверкает

      недоразвитость пурги.

      Кто, не знаю, нас карает?

      Но расходятся круги,

      по которым через складки

      местности идём в тайгу,

      где все взятки вроде гладки,

      потому и берегу

      состояние полёта

      странной мысли на ветру.

      Настаёт в судьбе забота,

      лишь о том и говорю.

      Совершаем часто мы ошибки,

      оттого и нет прощенья нам.

      Ничего не знаю я о Шипке.

      Не ходил в походы по хребтам.

      И спасать народы не хотелось.

      Он генералиссимус страны.

      Где неяркое во всём вертелось

      из далёкой древней старины.

      Становились строго по ранжиру

      на гоп-стопе под мостом, внутри:

      «Быть бы живу, – вспомнил, – не до жиру!»

      На беспамятстве идей зари,

      не взошедшей в сером небосклоне

      судеб, искалеченных войной.

      Оказавшихся опять в полоне,

      а безвинность их была виной.

      Проходил сквозь стены на форсаже

      без поправок на беспечность зла.

      Кто-то первым бросит камень, скажет:

      «Полагается за все дела».

      Вы не с тем вступили, люди, в драку,

      а в гоп-стопе правила не те.

      Напуская в отношеньях мраку,

      но отметин нет на злой версте.

      И сбивается с пути гоп-стопник.

      Не по правилам живёт страны.

      От напряга непременно лопнет

      под присмотром диким Сатаны.

      Разбирать винтовку «Мосин»

      пусть научит командир.

      На