Еще летом отправила в городскую газету стихи:

      Красиво же? А они не напечатали. Даже не позвонили.

      И теперь пишу для одноклассников и дружков из моего квартала розовые записочки вроде: «Ты мне сегодня приснилась…» или «Я вижу, как твои руки обнимают меня…»

      Пацаны их переписывают – с ошибками, своим почерком, чтобы никто уж точно ни о чем не догадался, и суют в карманы пальто в школьном гардеробе или в почтовые ящики всяким прыщавым, но грудастым девкам.

      А для крутых, вроде Марата, сочиняю коронные фразы – что нужно сказать, чтобы дали прямо в подъезде. Он их наизусть заучивает. У кого из властителей дум, интересно, власти больше: у драматургов или у писателей? Не важно, все они, из школьной программы, умирали в нищете и забвении, а я процветаю. Потому что талант изначально был мерой золота. Это потом его закопали в землю и превратили в недоказуемый миф. Говорят, в знании – сила. Я считаю: свобода. Всякий волен выбирать, на что употребить свой талант, если он есть.

      Когда меня пытались отчислить из школы за порубленные топором джинсы, наша классная кричала маме: «Дочитались! Жанна, девочка из интеллигентной семьи, ходит в школу хуже бомжа одета, куда уж свободнее! Беспредел!»

      Утверждает, что читать за пределами школьной программы – преступление, то же самое, что за взрослыми подглядывать.

      А мама свято верит: если человек читает, все у него в жизни так или иначе, рано или поздно сложится. Дома у нас почти александрийская библиотека, запрещенных книг в семье нет, читаю что хочу. Твердит только: «Береги глаза! Не читай в темноте».

      Как секретарь мама имеет доступ к ксероксу на работе. Года три трудилась: отксеренные пачками талоны на водку меняла на раритетные книги. Так что теперь стеллажи доверху забиты самиздатовскими диссидентами, иностранкой и подписными журналами «Юность» и «Новый мир».

      Потом в старших классах в школе объявили свободную форму, а мама решила, что родительские собрания ее тонкая нервная система гуманитария не выдержит. И теперь туда, как на каторгу, каждый месяц ходит папа. На семейном совете постановили: раз классная алгебру и геометрию преподает, папе-математику легче будет найти с ней общий язык.

      Караулю его на лестничной площадке, тайком покуривая.

      «Ну как?»

      Он тяжело вздыхает: «Все то же». И добавляет заговорщицким тоном: «Но мы не будем расстраивать маму».

      Отчего мне все время кажется, что в книгах правду пишут, а по жизни лгут?

      – Готово? – трясет