На улице который день бушует непогода. Когда война уйдет дальше на север, хозяйке придется долго проветривать свое жилье – стоящие на постое танкисты пропитали дом стойким ароматом казармы. Знакомый каждому служившему букет: ядреная смесь запахов сапожной ваксы, хозяйственного мыла, молодого, здорового мужского тела, в которую случайной нотой вплетается тончайший оттенок тройного одеколона. По вечерам добавляются запах сгорающего в «летучей мыши» керосина и неописуемый дух сохнущих у печки портянок.

      Когда входишь с улицы, первое время тяжело дышать, потом привыкаешь. Намерзшийся на улице организм не желает отходить сразу, только прижавшись к горячим булыжникам круглого печного бока, начинаешь ощущать, как выходит из тела въевшаяся до самых костей стылая сырость.

      – Полетели с небес белые снега, засыпают собой нивы и луга, – выводит под аккомпанемент тульской двухрядки негромкий душевный тенор.

      Тимоша Хренов взялся за музыку. Достался же талант человеку! И на гармони играет – заслушаешься, и голос чудный. Ему бы не снаряды в пушку кидать, в филармонии выступать. Может, еще и будет. Вон, песня опять новая.

      – Разожгу я в печи радостный огонь, растяну я меха, запоет гармонь. Далеко на восток милые края, и уже, видно, спит Родина моя. Чтобы мирно спалось селам-городам, сто морей переплыть довелось бойцам.

      – Это ты, Тимша, загнул! – Федор Баданов перекусил нитку и ловко завязал узелок. Певец на замечание не среагировал – когда Хренов добирается до инструмента, никого не слышит, вылитый тетерев на токовище. Склонил стриженную «под ноль» белобрысую башку на плечо, глаза прикрыл. Сапогом в него запустить, что ли?

      Допел, задумался – что дальше выдать.

      – Вот, Тимофей, и талант у тебя, и голос, и песни сочиняешь, а все равно песни твои – хреновые.

      Голос у Северюка хрипловатый, не шибко приятный, и шутки у него злые, но механик Петро хороший.

      – Как это хреновые? – возмущенно встрепенулся автор.

      – Так фамилия твоя какая? А, смекнул, наконец. Коли автор – Хренов, так и песни его – хреновые.

      Северюк повернулся к Баданову:

      – Про вторую роту ничего не слыхать? Ротный в штабе був, не казав чого?

      Федор отрицательно покачал головой – новостей не было.

      – Не, Котовский не мог просто так пропасть. – Видно, Петро давно об этом думал, теперь его прорвало.

      – С финского окружения вышел, это не с тыла у макаронников выбираться. Придет вторая рота, помяните мои слова, они еще Муссолини поймают и на веревке приволокут!

      – Приволокут,