Однажды умереть. Александр Михалин
Читать онлайн книгу.
сжимал меня порой. Ужас вползал в мою пещеру, подбирался ко мне, семеня лапками, на кончиках коготков, и сдавливал мои сердца. И наслаждение счастьем существования сразу же сменялось паникой безысходности. Я понимал, что небытие само по себе – ничто, не имеющее формы. Но вот страх – сам страх – небытия выглядел отвратительно: пучок клешней – чтобы терзать ими мои сердца, шипастый хвост – чтобы взболтать им мой мозг, широкая пасть с узкими гибкими слюнявыми губами – чтобы высосать мою радость.
А ещё у страха отвисало широкое толстое брюхо – оно наваливалось и давило на меня. Я лежал в своей пещере, раздавленный бессмысленностью существования – ведь это существование не могло не закончиться смертью. Моё бренное, моё совершенное тело не могло не перестать существовать когда-нибудь. Тело не могло не забрать с собой в небытие и меня – мыслящего, яркого, такого живого. Разве не бессмысленно?
Именно тогда, или чуть раньше, я начал различать себя и вмещающее меня тело. С тех пор я перестал воспринимать себя только мускулистым мешком мяса, моё понимание «Я» невероятным образом оторвалось и устремилось к бесконечности. И я, возможно, благодарен тому шипастому толстобрюхому страху. Вероятно он и освободил меня от себя самого.
Победить страх перед умиранием и небытием невозможно – это инстинктивный страх. Заглушить или ослабить – вот и всё, пожалуй, чего можно добиться. И я заглушал и ослаблял – силился преодолевать страх, как мог. Заглушал радостями жизни. Ослаблял обыденными заботами – охотой, схватками с другими хищниками. Но не мог сдаться скользкой, чуждой банальности: «Все там будем», – глупость, выдуманная добычей, чтобы спокойно есть, пить и развлекаться, ни в коем случае не худеть от мрачных и тоскливых мыслей, а нагуливать мягкую и вкусную плоть для краткой услады хищника или смерти. Тогда я задавил в себе смирение.
В конце концов, смерть не была для меня отвлеченным понятием из далекого будущего. За всю свою жизнь я привык умирать по частям. В стычках мне отрывали щупальца, отгрызали куски головобрюха, однажды выкусили глаз. Я чувствовал боль, я умирал частью себя в оторванном щупальце, в отгрызенном куске моего тела, в откушенном глазе. И раз за разом я преодолевал умирание, отращивая себе новые щупальца и глаз и заращивая дыры в боках головобрюха.
Как-то незаметно для себя самого я понял, что моя плоть не так-то просто подавалась уничтожению. Я вырастил бы нового себя из любого сохранившегося кусочка тела, лишь бы в этом кусочке присутствовал хоть один комочек нервов, хоть немного кровеносных сосудов и хотя бы часть желудка. Желудок, впрочем, совсем необязателен – я мог бы питаться через присоски. Мои присоски умеют выделять едкий сок, вроде желудочного, а потом всасывать растворенную этим соком плоть того, к кому получилось присосаться. Для меня достаточно одной присосочки или даже её частички. Чтобы гонять кровь по остатку тела, у меня нет потребности в сердце –