Пиньмэй показалось, что стены гана сжимаются вокруг неё, выдавливая воздух из лёгких. Сжечь эту хибару? Сжечь её хижину? Её дом? Те двое вышли прочь, ночь наполнилась грубыми окриками, ржанием коней, топотом сапог. Пиньмэй, дрожа, спрятала лицо в колени, чернота обступила её.

      – Пиньмэй! Пиньмэй! – послышался отчаянный шёпот Ишаня. – Ты где?

      Горло Пиньмэй отказывалось издавать звуки, но ей удалось поднять дрожащую руку. Блюдо, которым Ама накрыла ган, со стуком слетело на пол, и через мгновение Ишань уже вытаскивал Пиньмэй из гана.

      – Пиньмэй! – Он потряс её за плечи. – Надо выбираться отсюда. Ты меня слышишь?

      Пиньмэй кивнула. Обледенелая тростниковая крыша вдруг издала шипение. Значит, она уже загорелась!

      – Они подожгли хижину, – прошептала Пиньмэй.

      – Хижина сложена из камней, – напомнил ей Ишань. – Её не так-то просто сжечь. Но уходить всё равно надо.

      Пиньмэй посмотрела на дверь и окна, но увидела только горящие факелы, мечущиеся вокруг дома.

      – А как? – беспомощно сказала она.

      Ишань, вскочив на какой-то ящик, уже сбрасывал с верхних полок миски и чашки, и те со звоном разбивались об пол, превращаясь в груды черепков. Потом что было сил дёрнул полки на себя и оторвал их от стены. Там обнаружилось окно с невесть когда запертыми грязными ставнями. Ишань схватил доску, положил на горловину гана, подтянулся, сел и принялся колотить в окно ногами с такой силой, что на голову Пиньмэй посыпалась грязь.

      Тем временем факелы уже влетели в комнату, ударились о стены. Один подкатился к груде выброшенного на пол шёлка. Ткань вспыхнула и зашипела, словно живая. Пиньмэй следила, не в силах отвести взгляд.

      И как раз в тот миг, когда она закашлялась от удушливого дыма, Ишань выбил