Нас учат видеть патологию. Нас учат орудовать скальпелем и щипцами, чтобы распознать ускользающий диагноз среди запутанных переплетений человеческих тканей. Мы копаемся вместе с нашими наставниками в телах других людей, пытаясь «обнажить» болезнь.

      Настоящие отношения складываются именно между врачом и болезнью. Эта связь в полной мере раскрывается, когда мы сталкиваемся с ней лицом к лицу повторно: мы встречаем ее с уважением, как достойного соперника, которым она и является. Повторное появление воскрешает былые потери, поражения, когда болезни удавалось взять верх. Пациенты, которым ставится диагноз, рискуют стать приложением ко всему происходящему, лишь очередным «носителем».

      Итак, его голос отдавался у меня в голове эхом, и я распознала в нем нотки, которые изначально не заметила. Это было чистое любопытство. Я осознала, как бы неприятно это ни было, что я действительно являюсь для него не человеком, а очередной болезнью. Любопытной, раз уж на то пошло. Для него я была болью в животе с внутриутробной гибелью плода. Я принялась сверлить его глазами, желая быть увиденной.

      Мне нужно было, чтобы он меня увидел. Я инстинктивно чувствовала, что если он меня не увидит, если он не установит со мной контакт, то, возможно, не станет переживать за меня достаточно сильно, чтобы сделать все необходимое для моего выживания.

      Ребенок внутри уже умер из-за отслоения плаценты – тяжелого и смертельного осложнения, при котором плацента полностью отделяется от стенки матки, в результате чего плод оказывается абсолютно лишенным доступа крови. Позже они объяснили мне, что скорее всего это было вызвано недостаточным кровоснабжением из-за низкого объема циркулирующей в организме крови вследствие обширного внутреннего кровотечения. Я тоже была при смерти.