Он спит,

      Едой обильною убит.

      А может, это не еда

      В том виновата. Что тогда?

      Что мучит так и мутит кровь?

      К вину безмерная любовь

      Или еще любовь к чему?

      И сам я толком не пойму.

      Он безмятежным сном младенца

      Спит, завернувшись, в полотенца.

      Здесь все уснули, все в угаре,

      Как при чуме, как при пожаре.

      И если глянешь на дебош,

      То ни за что не разберешь,

      На человека кто похож.

      Да, все вокруг мертвецки пьяны

      До одного. Но Марианны

      Средь них не видно. Только слуги

      Кричат в разнузданной натуге

      И, заливая брагу в рот,

      Почем зазря частят господ.

      Я вижу сотню пьяных рож,

      Но не найду средь них вельмож.

      И нет противнее картины,

      Чем виды эдакой скотины.

      Да, верно, скотское обличье.

      Где благородство, где величье?

      И где придворный лоск и шик?

      Вино все смыло. Только пшик

      Остался лишь, и сдута спесь,

      И смыт снобизм, и ложь, и лесть.

      Теперь вся сущность их видна,

      И сущность та пьяным-пьяна.

      Достойна ария финала.

      Но королева где пропала?

      Глядите, вон она спешит,

      В глазах ее испуг дрожит.

      А вон графиня рядом с ней,

      И тоже облака бледней.

      Графиня?

      О, и вы бледны.

      Пустое все. Скорей должны

      Мы все узнать. Бежим, бежим!

      Спасенье наше нужно им.

      Зачем же быстро так бежать?

      Мы можем просто подождать

      Здесь их самих, ведь не богиня

      Ни королева, ни графиня.

      Какой позор, какой кошмар!

      Боюсь, похмельный их угар

      Несет нам, мягко говоря,

      Я не хочу пугать вас зря,

      Непоправимую беду.

      Что вы имеете в виду?

      Глядите сами, вон она

      Зарницей светит из окна.

      А свет дневной нас всех сгубит,

      Пока весь двор так крепко спит.

      Но как их всех поднять, не знаю.

      Я об одном лишь умоляю —

      Будить