…в этом огромном холодном мире – нам тесно, тесно, тесно.

      В этой маленькой узкой комнате – нам просторно, просторно, просторно.

      Мир – это я и ты. И наша вера, и наша надежда, и наша любовь.

      На другой день Тася совсем разболелась, температура подскочила под сорок – и ее увезли домой, в город, лечиться.

      Хоть бы она умерла, – подумал вдруг Борис, и сам ужаснулся своей мысли. Нет, не может быть, он вовсе этого не хотел! Это просто дурная фантазия… это бред… Нет, не бред! Не обманывай сам себя!

      Он шел по тропе через поле. Куда шел? Зачем? Кто – шел?

      Нет, серьезно – кто я такой? Я, я, я… Я – студент, медик. Я единственный сын у мамы. Но кто я такой? Битник – сказал Женька. Поэт – сказала Тася. Не надо, сказала она. Поле. Тропа. Поле. Я здесь совсем один. Нет, не один. Кто-то меня догоняет сзади. Несколько человек – идут быстро, молча, тяжело дышат, что-то несут. Надо посторониться.

      Трое несли на плечах ящик, похожий на гроб. Впрочем, это и был гроб. Странно. А что ж тут странного? За ними – еще трое. И старуха, которую вели под руки двое парней. Старуха молча всхлипывала.

      Похороны не менее интересны, чем свадьба. Нет, пожар еще интереснее. Всегда и всем очень приятно смотреть, как горит чужой дом. Слаще зрелища не бывает. Нет ничего слаще чужого горя. Разве не так? А особенно сладко видеть, как умирает женщина, которая предпочла тебя другому, которая – гадина! – тебя не любит… Да как она смела?! Меня – такого хорошего, такого умного, такого талантливого, такого красивого – меня должны любить все женщины мира!

      Постыдился бы – ну хотя бы при виде чужой смерти… ну, что ты плетешь?! А что – смерть? Надо бояться не смерти, а жизни. Не мертвецов, а живых – вот кого надо бояться.

      И он вспомнил, как впервые оказался в институтской анатомке. На стенах – схемы и рисунки, на полках – органы в банках, черепа, кости, слепки мозга. Раз-два, взяли, скомандовал Михаил Ильич. Подняли тяжелую железную крышку – и с трудом, втроем, вытащили из ящика мокрый труп. Резко запахло формалином. Немного подышу ртом, а уж потом и носом. А потом и совсем привыкну. На руке трупа – наколка: "Что нас губит" и рисунок – женщина, бутылка, нож. Сермяжная правда. За негуманное отношение к трупу, сказал Михаил Ильич, буду гнать с занятий. Ну, что вы, сказал Арсенька, мы же не дети. Будто дети любят развлекаться с трупами. Что? Я вам расскажу о медиальных мышцах бедра, говорит Михаил Ильич. Режет кожу. Раз-раз-раз. Скальпель и пинцет. Учитесь препарировать, говорит Михаил Ильич. А я гляжу на ноги трупа. "Они устали" – наколка на ноге. И на руки трупа смотрю. Рядом с большим пальцем левой руки – наколка "Света". Вот что, Света, говорил