Тащим тело в тугих, облегающих джинсах.

      Будто рыба влачится мускулистая длань.

      Будто мы рыбаки с берегов палестинских

      Тащим к варварам в лагерь свежую дань.

      Вот по мраморным плитам и сама словно мрамор

      Подъезжает карета, полумесяц и крест,

      Отражаясь в отражении музыкального храма,

      Предлагает пострадавшему медицинский арест.

      Что случилось, вдруг встал в искореженной мине

      Бретт, отличник, красавец, пловец, скалолаз.

      Ничего, ничего, просто Зевса мизинец

      Невзначай вам влепил шелобан между глаз.

      Он, качаясь, стоит, в изумлении пялится,

      Будто видит весь мир в опрокинутом сне,

      Будто хочет спросить у Зевесова пальца:

      Почему сей удар предназначен был именно мне?

      Вот такая случилась история среди льющейся фуги

      Под аркадами и башнями Рагузы за год

      до славянской резни.

      Все всегда возвращается восвояси, на круги,

      Средь лиловых цветов и холстин пресвятой белизны.

      В «Бельвью», не предвидя войны,

      Танцует цветущая Линда

      В ламбадной ораве шпаны

      С партнером, веселым и длинным.

      Платоновский Демиург

      Над ним поработал неплохо:

      Во-первых, он нейрохирург,

      А в-третьих, гуляка из Сохо.

      Увы, он вздыхает, наш Бретт

      Отправлен на Запад лечиться.

      Ответов по-прежнему нет,

      А жизнь, как положено, мчится.

      Средь множества аневризм

      Есть времени аневризма.

      Увидишь ее, не соври,

      Не выдумай афоризма.

      Так юный твердил философ.

      На Север крутили колеса.

      Символики колесо

      Пытался разъять философ.

      В Дубровнике на часах,

      Быть может, осталась помета,

      Но вскоре война началась,

      И все позабыли про Бретта.