Потом она уже не стеснялась сама приходить после работы ко мне в гостиницу. Мы танцевали. Играли в «города» и «крестики-нолики». Смотрели кино. Рисовали друг друга и друг для друга. Я ее хвалил. В выходные ездили кататься на лыжах и ходили в музей. Она взялась вязать мне шарф. («Сто лет не держала в руках спицы, но для тебя мне почему-то хочется связать шарф».) Ясное дело почему: это неозвученное стремление привязать выплескивается наружу как видимый, вещный знак. Вяжи, детка, вяжи. Мне нравится это наблюдать. Все шло, как задумано.

      Сексом занялись к концу второй недели. Тем вечером мы пешком прошли от ее банка до гостиницы. По дороге я обстрелял ее снежками и даже нашел парочку подходящих сугробов, в которые не застремался ее уронить. Она визжала и отбивалась, но хохотала. Дома слушали музыку и играли в «живые картины». Я загадывал ей неслучайные образы. Она изображала гончую собаку после охоты, чайник со свистком, поющий тростник, сдувающийся воздушный шарик и даже ветер. Все для того, что в пособии по созданию секты по-английски называется overbreathing. Штука очень понятная: гипердыхание – сверхнасыщение мозга кислородом – легкая измененка сознания. Попросту – немного едет крышак. Эйфорийный секс – очень чувственная штука. Оказывается, человек способен к безумно тонкой сенсорной восприимчивости. Я мог просто смотреть ей между лопаток, и она, чувствуя мой взгляд, изгибалась кошкой и жмурилась. Вся открывалась навстречу в готовности отдаваться.