Это шанс, говорит Зет.

      Последний шанс, говорит Зет.

      Почему вы так считаете, спрашиваю я.

      Так уже было, говорит Зет.

      Показывает мне память – не мою и не его, чужую, чью-то, а может, и вовсе ничью. Так тоже бывает – ничья память.

      Так уже было, говорит Зет, показывает в чужой памяти бесконечно далекие войны, про которые уже никто и не помнит, что они были, причудливые, давно забытые орудия, крепости, которые только кажутся неприступными. Враг окружает, враг наступает, спасения нет…

      …а потом что-то происходит. Я не могу понять – что, все слишком быстро, слишком беспощадно, слишком стремительно, – я вижу то, что минуту назад было вражеской армией, а теперь лежит на песке, растерзанное в клочья, в ошметки, в обломки, в обрывки.

      Я не понимаю, говорю я.

      Я тоже не понимаю, говорит Зет.

      Когда это было, спрашиваю я.

      Зет называет даты. Мой разум не может принимать такие даты – бесконечно древние – мне приходится расширить свое сознание, куда-то в незримые дали – сознание давится само собой, не может развернуться так далеко. Пытаюсь уцепиться хоть за что-то, спрашиваю чужую память, под какими звездами, под каким солнцем была война – память отвечает, называет звезды, галактики, миры, я не слышу ни одного знакомого имени.

      Так было, говорит Зет.

      Тогда.

      Тогда.

      И тогда.

      Так будет сейчас, говорит Зет, когда враг будет у ворот, когда нет спасения – что-то придет, что-то растерзает вражеские орды…

      Что, спрашиваю я.

      Что – что-то, спрашиваю я.

      Пойдешь туда, говорит Зет, приведешь оттуда что-то, говорит Зет.

      Показывает на северо-восток.