Холодный осенний ветер развивает мои волосы и подол легкого белого платья, норовит забраться под куртку. Последние лучи солнца будто смеются надо мной, и остается по крупицам собирать воспоминания, согреваться ими.

      ***

      Дотащив Стивена Рэтбоуна до машины, я нашла его мобильный и позвонила на последний набранный номер. «Шон». Мужчина теплым, словно молоко с медом, голосом, попросил оставаться на месте. Он даже не спросил, кто я, почему звоню с номера известного музыканта, будто совсем не удивился звонку. Я не помню, что говорила тогда. Рыдания мешали услышать собственный голос.

      Через пятнадцать минут серебристый BMW повез меня домой к Стивену. Шон – пиарщик группы. Он француз со смольными кудрями, золотистым загаром, горбинкой на носу, трехдневной щетиной и добрыми серыми глазами. Шон был вежлив и мил. Я качала головой, просила отвезти меня в аэропорт. С убедительностью психолога Шон говорил со мной обо всем и ни о чем, пока мы ехали, пока дали Стивену отоспаться, пока я успокаивалась и на смену боли приходила апатия. Все мои мысли врезались в стену, я не видела будущего и не знала, что делать дальше. А потом Шон оставил меня со Стивеном наедине.

      ***

      Будто перекрыли кислород или сильно ударили в область груди. Я не могла дышать, думать, двигаться. Только моргала, собирая в уголках глаз крупинки слез. Стивен вел меня в комнату, крепко сжимая мою ладонь оледеневшими пальцами. Я не осознавала, что происходит. С трудом передвигала ноги, но не сопротивлялась. Его слова были трудны для моего восприятия, и я никак не могла в них поверить. Он сказал, что… любит меня? Как такое возможно? Мои мечты, желания… Всё наконец-то обрело форму. Но потеряло смысл. Как бы глупо ни звучало, я не верила Стивену. Утешает, жалеет, боится принять на душу грех – кто знает, что сделает с собой восемнадцатилетняя дурочка, когда выйдет за порог его квартиры.

      Не может всё из-за меня полететь к черту. Резко изменить курс. Вместо самодостаточной девушки его возраста – едва переступившая порог совершеннолетия девчонка, которая почему-то не хочет ехать домой.

      Но Стивен пытался убедить меня в обратном:

      – Ари, послушай, пожалуйста, послушай.

      Хорошо, что я сидела к нему спиной, и он не знал, как тяжело мне терять его. Стив осторожно коснулся пальцами моего голого плеча. Руки холодные, но прикосновения почему-то согревают.

      Больше Стивен ничего не говорил. Он пресек расстояние между нами и крепко обнял меня. Водил руками по плечам и ключице, нежно целовал волосы. Я чувствовала: всё рушится. Еще вчера, в баре, выслушивая оскорбления, я всё поняла.

      И я знала, что должна отпустить его. Вроде, бери, пока дают, радуйся. Клянусь, я не думала, что всё зайдет далеко. Нельзя быть эгоистичной с человеком, которого любишь. Он и так сделал для меня много. Я благодарна.

      «Отпусти, если любишь – отпусти», – звучало в голове. У самой двери я услышала тяжелые шаги. Дыхание Стивена резало слух.