Гавэйн поглядывал на гостеприимца-хлебосола,

      Владельца замка, высокорослого и на возрасте,

      Могучего сложения, маховой мерной поступи:

      Большая борода бурая лежит, как бобер бежит,

      Лицо пышет пламенем, язык хорошо подвешен:

      Достойный господин добрых людей и дружины.

      Барин приказал натопить баню и принести белье,

      Приставил к нему проворного парня-прислужника -

      Он отвел рыцаря в отведенную ему одрину63 – покой,

      С пуховой периной, хрустящей постелью, пологом,

      Портьерами шемаханского шелка, на витом шнуре,

      С кистями, катающимися по кольцам красна золота.

      А стены в горнице не голые, на них везде гобелены,

      Вышитой товар тулузской и туркестанской отделки,

      И такого ж рисунка редкой работы под ноги ковер.

      Слуги сноровисто и с прибаутками совлекают с него

      Пожар панциря и сполохи перезвончатой кольчуги,

      Несут роскошные рубахи с раскидистыми рукавами:

      Он выбирает две виссоновые с богатыми вышивками,

      И в развивающихся длинных рубахах точно в ризах,

      Оборачиваясь ангелом в ослепительном облачении -

      Стройные икры и завити64 светло сияют сквозь ткани -

      Что все подумали о нем:

      «Он даже среди наиславных

      Стократно будет оценен,

      Принц этот не имеет равных,

      В Христовом воинстве земном.»