Дмитрий долго стоял у окна, обдумывая слова брата. Он понимал, что должен пойти к Глаше, и поговорить с ней обо всем. Возможно, ему придется утешать ее. Ему очень не хотелось видеть ее слезы, но он все же заставил себя подняться наверх. Едва Скарятин вошел в спальню девушки, Аглая, которая стояла у окна, стремительно повернулась к нему, словно ожидала его прихода. Он улыбнулся ей и безразлично заметил:

      – Николай сказал мне, что у Вас был доктор.

      Дмитрий подошел к ней, и она порывисто приблизилась к нему. Он раскрыл объятья, и девушка с облегчением упала ему на грудь

      – Так хорошо, что Вы пришли, Дмитрий Петрович, – проворковала Аглая ласково. Он как то весь напрягся, чувствуя себя неловко от ее явного порыва и расположения к нему. Дмитрий не хотел, чтобы Аглая испытывала к нему сильные чувства, ибо он не мог ответить ей тем же. Но эта ее фраза, и горячие страстные объятья, говорили ему в этот момент, что Глаша явно испытывает к нему нечто большее, нежели простое увлечение. Дабы разрядить обстановку, он ласково провел ладонью по ее распущенным густым волосам и спросил:

      – Отчего Вы не сказали, что тяжелы?

      Она подняла на него лицо, и он смутился от ее чистого, страстного и горящего взгляда.

      – Сначала я не решалась, а потом… малыш умер…

      Она вновь уткнулась личиком в его грудь, и Дмитрий ощутил, что ему не все равно. Ибо ее слова вызвали в нем странное чувство досады и горечи, оттого, что они говорят об умершем ребенке. Он продолжал гладить ее по голове, пытаясь сосредоточиться и не дать себе расчувствоваться от ее боли.

      – Может это и к лучшему, – заметил он вдруг.

      – К лучшему? – удивилась она, воззрившись на него. – Это был наш ребенок, он жил под моим сердцем. Это крохотное существо, я любила его.

      Он ласково обхватил пальцами ее за подбородок и повернул ее личико к себе.

      – Аглая, Вы ведь понимаете, что этот ребенок все бы усложнил, – произнес Скарятин холодно, заглядывая в ее блестящие прелестные глаза. – Я все равно не смог бы признать его и дать ему свое имя. Конечно, я бы позаботился о нем. Но не более. Он был бы незаконнорожденным. А это не есть хорошо.

      Она отвернулась от него, чувствуя, что снова вот-вот расплачется. Как он мог быть таким непробиваемым? Казалось, ничего не могло тронуть его. Глаша вдруг подумала, что у Дмитрия совсем нет сердца, раз он так спокойно говорит о потерянном малыше. Она ощущала холод, который исходил из его объятий. Не в силах более выносить безразличие