Обморок был мягким и каким-то утешительным. Когда Эмили открыла глаза, рядом на коленях стоял Рафаэль. Она лежала на полу часовни. Когда она полностью осознала себя, санитар духов помог ей подняться, а Козимо с озабоченным лицом подлетел к её руке, словно хотел пожать. Девочка закашлялась. И лишь когда её голос громким эхом отозвался под высоким куполом, она заметила, как тихо вокруг.

      Совсем не то напряжённое и навязанное, словно вынужденное спокойствие, не молчание от страха, как до этого момента было в часовне. Это была тишина безграничного изумления.

      Сбитая с толку, Эмили проследила за взглядами остальных, посмотрела на себя и задержала дыхание. Может быть, сердце девочки и затихло, но его определённая часть всё ещё была с ней. Оно тлело мягким теплом у неё в груди в золотом сиянии. Эмили чувствовала там, в самой глубине его, ту маленькую девочку, что смеялась – свою сестрёнку, которую она бесконечно любила. Дрожа, девочка положила руку на сердце и почувствовала, как тёплое мерцание возвращается. Она поняла: огонь в её груди – это нечто большее, чем зола и пламя. Это её последняя связь с миром живых, и, таким образом, это самое ценное, что у неё есть сейчас.

      Молчание прервал Систериус. При виде сияющего золота в груди вновь прибывшей взгляд его стал тёплым. Но теперь, после того как он посмотрел Эмили в глаза, лицо его вновь приобрело строгие черты.

      – Убийца украл у тебя жизнь, – голос его прозвучал так хрипло, что Эмили могла бы вычислить его истинный возраст. – Теперь он жаждет получить и её остатки. Предостерегаю тебя, дитя человеческое,