Азбука современной философии. Часть 1. Ольга Панкова
Читать онлайн книгу.
стремясь последовать за своей любимой, но в последнюю секунду его останавливает какой-то неясный шорох. Оборачиваясь на звук, герой замечает ползущую меж камней змею, затем непроизвольно поднимает взгляд выше и видит выходящее из-за соседнего горного массива солнце, которое ослепительным блеском и благотворным теплом символизирует собой торжество вечной жизни. Финальные титры, занавес. Кинозал, не скрывая, рыдает в полный голос. Выходя на улицу, человек волей-неволей вслушивается в обрывки впечатлений о фильме, которыми делятся зрители, вглядывается в их лица и вдруг начинает отчётливо осознавать, что его соседи по кинозалу – абсолютно нормальные люди, а вот с ним явно что-то не так. Зрители искренне переживают, делятся эмоциями, у многих женщин заметны припухшие веки, мокрые глаза и следы от слёз на щеках, и даже мужские лица выражают этакую суровую сдержанность, что, конечно же, говорит о бурных, но тщательно скрываемых эмоциях. И только у него внутри творится что-то несусветное: вместо искренних переживаний за трагическую судьбу киногероев – жёсткая критика их нелепых похождений; вместо сочувствия – ирония; вместо восхищения – сарказм; вместо слёз – издевательское подхихикивание; и всё это внутреннее состояние интерпретируется человеком как категорическое неприятие фальши, которую внутренний голос сумел в фильме где-то и как-то усмотреть. То есть разум и чувства человека верят в искренность происходящего на экране, а внутренний голос – нисколько. Спустя какое-то время, неделю или месяц, этот человек включает телевизор и случайно попадает на трансляцию детского вокального конкурса: на сцену как раз выходит следующий конкурсант. Хотя слово «конкурсант» к данному человеческому созданию можно применить лишь с очень большой натяжкой: поющий на сцене ребёнок мало того, что крошечный, так ещё и весь какой-то нахохленный, несуразный, словно измученный непосильной ношей, которую на него взвалили. Видно, что его пугает и сцена, и жюри конкурса, и ведущие, и собственные родители, наблюдающие за ним из-за кулис. Но его послали петь, и деваться ему некуда: он фальшивит, не попадает в ноты, то шепчет, то кричит, то забывает слова, то вспоминает их, но дисциплинированно продолжает делать то, что ему велели. Причём этот ребёнок даже не поёт, потому что вряд ли можно назвать пением еле слышный писк, подобный тому, какой издаёт в погребе мышь, или жалобный стрёкот, похожий на стрёкот испуганного ночного сверчка, или напевное бормотание, которое мог бы издавать не человеческий детёныш, а только что вылупившийся птенец попугая. Но больше всего человека поражает не качество данного исполнения, а выбор музыкальной композиции. Стоя на конкурсной сцене, ребёнок бормочет не что-то популярное, всеми узнаваемое и лёгкое в исполнении – нет, он пищит «Ave Maria»! Христианскую музыкальную молитву! И вот, при одном только взгляде на всё это, внутренний голос человека разражается бурными и непроизвольными