Мертвец в России очутился,

      Он ищет новости какой,

      Но свет ни в чем не пременился.

      Все идет той же чередой;

      Всё так же люди лицемерят,

      Всё те же песенки поют,

      Клеветникам как прежде верят,

      Как прежде все дела текут;

      В окошки миллионы скачут,

      Казну все крадут у царя,

      Иным житье, другие плачут,

      И мучат смертных лекаря,

      Спокойно спят архиереи,

      Вельможи, знатные злодеи,

      Смеясь, в бокалы льют вино,

      Невинных жалобе не внемлют,

      Играют ночь, в сенате дремлют,

      Склонясь на красное сукно;

      Все столько ж трусов и нахалов,

      Рублевых столько же Киприд,

      И столько ж глупых генералов,

      И столько ж старых волокит.

          Вздохнул Денис: «О Боже, Боже!

      Опять я вижу то ж да то же.

      Передних гроздный Демосфен,

      Ты прав, оратор мой Петрушка:

      Весь свет бездельная игрушка,

      И нет в игрушке перемен.

      Но где же братии-поэты,

      Мои парнасские клевреты,

      Питомцы граций молодых?

      Желал бы очень видеть их».

      Небес оставя светлы сени,

      С крылатой шапкой набекрени,

      Богов посланник молодой

      Слетает вдруг к нему стрелой.

      «Пойдем, – сказал Эрмий поэту, —

      Я здесь твоим проводником,

      Сам Феб меня просил о том;

      С тобой успеем до рассвету

      Певцов российских посетить,

      Иных – лозами наградить,

      Других – венком увить свирели».

      Сказал, взвились и полетели.

          Уже сокрылся ясный день,

      Уже густела мрачна тень,

      Уж вечер к ночи уклонялся,

      Мелькал в окошки лунный свет.

      И всяк, кто только не поэт,

      Морфею сладко предавался.

      Эрмий с веселым мертвецом

      Влетели на чердак высокий;

      Там Кропов в тишине глубокой

      С бумагой, склянкой и пером

      Сидел в раздумье за столом

      На стуле ветхом и треногом

      И площадным, раздутым слогом

      На наши смертные грехи

      Ковал и прозу и стихи.

      «Кто он?» – «Издатель «Демокрита»!

      Издатель, право, пресмешной,

      Не жаждет лавров он пиита,

      Лишь был бы только пьян порой.

      Стихи читать его хоть тяжко,

      А проза, ох! горька для всех,

      Но что ж? Смеяться над бедняжкой,

      Ей-богу, братец, страшный грех;

      Не