Итак, живу на станции Зима.

      Встаю до света —

                                 нравится мне это.

      В грузовиках на россыпях зерна

      куда-то еду,

                        вылезаю где-то.

      Вхожу в тайгу,

                             разглядываю лето

      и удивляюсь —

                              как земля земна.

      Брусничники в траве тревожно тлеют,

      и ягоды шиповника алеют

      с мохнатинками рыжими внутри.

      Все говорит как будто:

                                         «Будь мудрее,

      и в то же время слишком не мудри».

      Отпущенный бессмысленной тщетой,

      я отдаюсь покою и порядку,

      торжественности вольной и святой,

      и выхожу на тихую полянку,

      где обелиск белеет со звездой.

      Среди берез и зарослей малины

      вы спите,

                    партизанские могилы.

      Читаю имена:

                            «Клевцова Настя»,

      «Петр Беломестных»,

                                       «Кузмичев Максим»,

      а надо всем —

                            торжественная надпись:

      «Погибли смертью храбрых за марксизм».

      Они, конечно,

                           Маркса не читали

      и то, что Бог на свете есть,

                                               считали,

      но шли сражаться

                                  и буржуев били,

      и получилось,

                            что марксисты были.

      Но кто же эти самые буржуи,

      каким они пускали кровь большую?

      Так часто называли

                                     в сварах,

                                                   кознях

      крестьяне однокозные —

                                             трехкозных,

      прихлопывая насмерть,

                                           как слепней,

      всех тех,

                   кто был чуть менее бедней.

      За