На танцплощадке станции Клязьма,

      именуемой «пятачком»,

      танцует девочка высокого класса

      с подобающим пиджачком.

      Что мне делать с этим парнишкой,

      с его модной прической парижской,

      с его лбом без присутствия лба,

      с его песенкой «Али-баба»?

      Что мне делать с этой девчонкой,

      с ее узкой

                      приклеенной челкой?

      Что скажу?

                        Назову их «стилягами»?

      Или просто сравню их с телятами?

      Или,

              полный презренья усталого,

      поясню:

                  «Пережитки старого…»

      А парень ходит и в ус не дует

      и ногами о времени думает.

      Не пойму,

                     не пойму я многого

      и смотрю в щемящей тоске,

      как танцуют пережитки нового

      возле Клязьмы на «пятачке».

      Лифтерше Маше под сорок.

      Грызет она грустно подсолнух,

      и столько в ней детской забитости

      и женской кричащей забытости!

      Она подружилась с Тонечкой,

      белесой девочкой тощенькой,

      отцом-забулдыгой замученной,

      до бледности в школе заученной.

      Заметил я —

                          робко, по-детски

      поют они вместе в подъезде.

      Вот слышу —

                           запела Тонечка.

      Поет она тоненько-тоненько.

      Протяжно и чисто выводит…

      Ах, как у ней это выходит!

      И ей подпевает Маша,

      обняв ее,

                    будто бы мама.

      Страдая поют и блаженствуя,

      две грусти —

                          ребячья и женская.

      Ах, пойте же,

                           пойте подольше,

      еще погрустнее,

                               потоньше.

      Пойте,

                пока не устанете…

      Вы никогда не узнаете,

      что я,

              благодарный случаю,

      пение ваше слушаю,

      рукою щеку подпираю

      и молча вам подпеваю.

      В стекло уткнув свой черный нос,

      все ждет и ждет кого-то пес.

      Я руку в шерсть его кладу,

      и тоже я кого-то жду.

      Ты помнишь, пес, пора была,

      когда здесь женщина жила.

      Но кто же мне была она?

      Не то сестра, не то жена.

      А иногда, казалось, дочь,

      которой должен я помочь.

      Она далеко… Ты притих.

      Не будет женщин здесь других.

      Мой славный пес, ты всем хорош,

      и только жаль, что ты не пьешь!

      Самоуверенность