В Москве процесс прошёл, в отличие от провинции, с невиданной, столичной, скоростью. Встретили, привезли куда-то. Что характерно, с вокзала везли в каком-то автозаке, что моментально напрягло. Хотя то, что ехал со всем, чем в 1940 попал, без наручников и рядом, в «воронке»(?) расслаблено сидели на скамейках, привычные кэп и его мордовороты, успокаивало. Относительно, конечно. Мде, в Молотов, и то с большим комфортом везли.

      Конечно, в Москве 1940, в отличие от «Малой Родины», я разве что Красную площадь и Кремль узнаю. Но доставили не туда. Хотя и догадался, что здание, видимо, то самое пресловутое, на Лубянке. Привезли, провели какими-то ходами и засунули в небольшую комнатку. Кэп, ставший привычным и родным, куда-то испарился. А я, под присмотром пары новых форменных человечков, в окружении своего барахла, почти полчаса ждал. Заколебался и изнервничался, если честно. Ноут уже было включить хотел, забив на присутствие новых лиц (не мои проблемы?), но таки передумал, хоть и запрета прямого не было. А затем я понял, зачем Поташник оставил меня.

      Матвей Моисеевич вернулся, но не один. Форменно-служебные человеки мгновенно испарились и мы остались втроём. В голове вертится – меня почтил собственной персоной тот, про кого были сложены строки: «Сегодня праздник у ребят, Ликует пионерия!..»

      Чего то моя нервная система совсем в разнос пошла, утром раскис, в автозаке добавил перчику ощущений, представив себя на месте тех, кого увозили в подобных машинах, вырывая из привычной жизни. Теперь собраться вроде надо, совсем не шутки, а меня почти на дурацкий смех пробивать стало.