Осенью, когда Парк Америго окрашивался новыми красками, Создатели разбавляли тепло щадящей прохладой и короткими грозовыми ливнями.

      Элли не боялась дождя. Ей, напротив, ужасно нравилось выскакивать на пригорок как раз в ту минуту, когда надрывались темные тучные облака, подсвеченные разрядами молний и рассеянными лучами; она смеялась, набирала воду в ладони и с удовольствием промокала до нитки. Смело разглядывала тяжелое небо – и улыбалась грому, как старинному приятелю. Уильям долго прятался под деревьями, но потом ему наскучило зябнуть в одиночестве, и он присоединился к принцессе. И, пока он слышал ее смех, ему самому ничего не было страшно! Скоро возвращалось солнце, пахучие, снова цветшие ирисы жизнерадостно поднимали свои вислоухие синие головы, и Элли звала его собирать созревшие орехи.

      – Ты же не умеешь лазить по деревьям, верно? – с подозрением спросила она, когда они в первый раз отыскали большую лещину.

      – Не очень, – ответил Уильям.

      – Тогда лови, – велела Элли и в мгновение ока вскарабкалась на одну из самых высоких веток. Ее платье будто бы немного укоротилось, чтобы не цеплять за сучки на стволе. «Чудеса!» – подумал Уильям и получил орешком точно в лоб, а сверху послышался довольный хохоток.

      – Складывай их в кучу! – крикнула Элли. – Мы отнесем их в дупло… или поищем пустую норку!

      – А есть тут что-то еще? – спросил Уильям, задрав голову. Элли швырнула вниз новую горсть орехов и освободившейся рукой почесала нос.

      – Есть семена сосновых шишек, за ними надо идти далеко… Мы пойдем?

      Они договорились, что мальчик будет помогать ей собирать запасы каждый год.

      Глава 4

      Пока Уильям исследовал Лес, на берегу, где играли остальные дети, происходили некоторые изменения. Рано или поздно ученики узнавали друг от друга общественное положение родителей и затевали новую игру. В день, когда решали делиться, берег Парка на время совершенно пустел (никому не хотелось обсуждать столь важные вещи в присутствии учителя, хотя бы и спящего), дети выбирали ближайшую полянку, сходились все там и принимались кричать и доказывать друг другу свои достоинства, претендуя на то или иное положение. Скоро от этих споров делалось совсем жарко, и земля Парка оседала под кучей малой дерущихся. Потом дети, понимая наконец бессмысленность таких обсуждений, отползали друг от друга подальше, пряча ушибы и синяки и задыхаясь в стоящей кругом пыли. Тогда вопрос разрешали мирно: дети Господ (или из тех семей, где Господином был отец) отныне звались «Господами», дети собственников – «собственниками», а детям рабочих не оставалось ничего, как признать себя наследниками родительской службы.

      Бывало и так, что из семьи рабочих происходил какой-нибудь особенно дерзкий ребенок, не обращавший ни на кого внимания, а то и не боявшийся наподдать кому-нибудь как следует (до того, как начиналась большая драка), и он становился «Господином». Или девочка, выросшая в семье Господина, но в Парке Америго