Сочинения. Константин Станюкович
Читать онлайн книгу.
вечер ноябрьского дня просвистала дудка и раздался затем крик боцмана: «Пошел все наверх на якорь становиться!»
Корвет проходил между серых скал с видневшимися на них батареями, около которых мирно шагали по эспланадам часовые, закутанные в серые плащи.
Французы-пассажиры радостно смотрели на родные берега.
– Что, Галярка, небось, рад? – говорил Ковшиков.
– Кто, братец ты мой, не рад своей стороне? – заметил Бастрюков, сочувственно посматривая на своего любимца Жака, который щеголял в новых крепких сапогах, сработанных на славу Бастрюковым. – Небось, пойдет к отцу, к матери в свою деревню? – прибавил он.
– Ишь, улыбаются… Свою землю почуяли! – раздалось чье-то замечание.
Рейд начал открываться. Корвет прибавил хода и кинул якорь вблизи одного французского военного фрегата. Город виднелся вдали на возвышенности.
Тотчас же спустили баркас и предложили французам собираться. Сборы бедных моряков были недолги. Старик-капитан был тронут до слез, когда при прощании ему была выдана собранная в кают-компании сумма в триста франков для раздачи матросам, и вообще прощанье было трогательное.
Особенно горячо тряс руку Жака Бастрюков, и когда баркас с французами отвалил от борта, Бастрюков еще долго махал шапкой, и Жак, в свою очередь, не оставался в долгу. И долго еще смотрел матрос вслед удаляющемуся баркасу.
– Что, Бастрюков, жалко французов? – спросил Володя.
– Тоже чужие, а жалко… Теперь пока они еще места найдут… А главное, баринок, сиротки Жаку жалко… Такой щуплый, беспризорный… А сердце в ем доброе, ваше благородие… Уж как он благодарил за хлеб, за соль нашу матросскую. И век будут французы нас помнить, потому от смерти спасли… Все человек забудет, а этого ни в жисть не забудет!
Не прошло и получаса, что корвет бросил якорь, как из города приехали портные, сапожники и прачки с предложением своих услуг и с рекомендательными удостоверениями в руках. В кают-компании и в гардемаринской каюте толкотня страшная.
Ворсунька в палубе отдает белье Ашанина и сердится, что пожилая бретонка не умеет считать по-русски, и старается ее вразумить:
– Ну, считай, тетка, за мной: одна, две, три, четыре…
Бретонка улыбается и, словно попугай, повторяет за матросом:
– Одна, деве, тьри, читирь… – но затем сбивается и продолжает: sinq, six…[66]
– Опять загалдела, тетка… Ишь лопочет, мне и не понять. Уж вы, барин, не извольте опосля с меня спрашивать… я по-ихнему не умею! – обращается Ворсунька к Володе. – Може, чего не хватит, я не ответчик… А барыня, маменька, значит, ваша, велела беречь белье.
Володя вмешивается в спор вестового с прачкой, и дело скоро кончается. Прачка забрала узел и пошла к другой каюте брать белье.
– А фитанец, тетка? – испуганно восклицает Ворсунька.
– Ничего не надо! – успокаивает его Ашанин. – Она дала мне счет белья. Этого довольно.
Вертятся прачки и в палубе. Но матросы не отдают своего белья.
– Сами,
Пять, шесть (франц.).