Достав чугунок из печи со щами, Василий – Гвелд – Энрике сел ужинать, ничего не видя и не слыша. Он был одинок. И неожиданно для себя понимал, что сексуально раскрыться он может лишь в одиночестве, в фантазиях. И этот факт и утешал, и бесил одновременно: потому как ничего на корню не менялось. Бесило также следующее: многие его воспринимали как юнца, и относились соответственно. Одно дело на дворе: можно вытерпеть, но вот у себя… никак.

      И вот тут – на тебе: русскую красавицу не получается выбросить из головы. Засела! А искать ее – как иглу в стоге сена! Стройная, кожа белая, и куча достоинств. Мечта, идеал! Теперь небось никуда не выпускают, испужалися… Берегут дочку на выданье. Да что же это – она ж посторонняя, а не отдерешь! Глотая суп и обгрызая кость с мясом, парень приходил в себя. Нет, надо опять на озеро – а вдруг доведется еще раз увидеть? Страшно.

      За окном росла крапива, густая, высокая и злая, Гвелд ее не косил – как – то было все равно. Он не мог до самого конца вжиться в жизнь русских, но все – таки у него получилось спустя несколько лет. Дом прогревался жаркими солнечными лучами лета, ящерки грелись на булыжниках, сияя чешуйчатой шкуркой, летали бабочки, садясь на цветы, далеко на горизонте расстилалось васильковое поле… Синяя дымка походила на небо и по ней скакали – стрекотали кобылки и саранчуки, в траве иногда попадалась земляника. День клонился к вечеру, и стало еще жарче в доме.

      Иной стянул с себя рубашку и открыл окно. Свежий ветер обвил тело. Настроение поднялось. В избу влетела бабочка и села на потолок. Запах земли и полыни, что росла рядом с крапивой, ударил в голову. Вечер был само очарованье… И в это время в сенях кто – то постучал…