К новой философии. И. А. Старцев
Читать онлайн книгу.
уникальный в каждом случае, что и делает каждую вещь неповторимой и конкретной. (гл. 4, «Интринзицизм и Субъективизм как Две Формы, Отрицающие Объективность).
«Теория блестящая», он следом добавляет, «и даже верная во множестве ключевых случаев». Однако, Пейкофф, следуя за Рэнд, отложил «блестящую» теорию Аристотеля. И это нехорошо, потому что ещё можно найти в ней потенциал истинности. Аристотель метафизически предугадал действительную физическую особенность мира, открытую только в XIX веке. Далее я попытаюсь оправдать данное утверждение на примере с электромагнитными полями.[30]
08. Эвристическая концепция эссенций
Когда создаётся стул, его электромагнитное поле формы стула – это нечто нетронутое (tabula rasa[31]). Исходя из понятия об этом поле, мы можем сделать заключение, что стул состоит из частиц или вещества, но не имеет другой формы. И чем дольше мы воспринимаем этот стул или пользуемся им, тем больше наше сознание взаимодействует с его полем. Тем самым, мы активно помогаем формированию его восприятия как стула, то есть его электромагнитного поля, которое становится присущим стулу самому по себе.[32] Взрослые автоматизируют такие взаимодействия, и поэтому их подсознание может выполнять усвоенные процессы. Разум – это один из таких сложных электромагнитных полей, которыми мы обладаем. Он позволяет нашему полю осознания охватывать для осмысления объекты, содержащиеся в нём, копируя или запечатлевая их внутри,[33] таким образом, также создавая из них понятия. Нейронные вспышки, которые мы наблюдаем в мозге, возможно, являются операциями, производимыми нейронами, для записи в память или воспроизведения информации из неё.[34]
Память, в основном, – воображаемое воссоздание информации, частично запечатлённой нашими нейронами. Но восприятие тоже может воспользоваться воображением, так как мы никогда сразу не воспринимаем целых предметов, а только одну из их внешних сторон. Одна из проблем, замешанных с восприятием, зависит от вопроса о возможности того, отчего мы думаем, что воспринимаем предмет, когда мы воспринимаем лишь его часть. Мы вспоминаем наше прошлое восприятие предмета с разных сторон и тогда образно интегрируем воспоминания, чтобы думать, что мы воспринимаем целый предмет? Возможно, память и восприятие работают сообща, и восприятие воздействует на наши взгляды и верования. В физический момент мы не находим памяти прошлого или будущего; наше нынешнее представление о чём-то из другого времени создаётся только в памяти настоящего. Вот так о взаимодействии восприятия и воображения писал Кант в первом издании Критики чистого разума (без подобного во втором издании):
Первое, что нам дается, есть явление, называемое восприятием, если оно связано с сознанием (без отношения к сознанию, по крайней мере возможному, явление никогда не могло бы сделаться для нас предметом познания и, следовательно, было бы для нас ничем, а так как явление само по себе не имеет объективной реальности
Две концептуальные «метафоры», данные Лакоффым и Джонсоном под видом критики аристотелевой философии в
Данное состояние так-называемой «чистой доски» или tabula rasa, в грубых чертах, схоже тому, как дети рождаются без разумного содержания или полностью развитого разума. Лингвистами-бихевиористами это называется пустым состоянием, но лингвисты-иннатисны по теории врождённости языкового механизма Ноама Хомского оспаривают это суждение. Свидетельство гипотезы критического периода – возраста, до которого овладение новым языком считается наиболее эффективно, – может быть растолковано по-разному. Например, иннатисты с гордостью демонстрируют данные о том, что дети склоняются к одним языкам более, чем к другим, но тоже самое может быть истолковано существованием у каждого человека полей восприятия (уникальных умственных структур), развивающихся в выбранной лингвистической среде, за исключением случаев ненормального развития или недостаточного взаимодействия со средой, как у Джини Вайли и Виктора из Аверона. Мы узнали, что дети обучаются посредством эмоционального, умственного и физического взаимодействия со своей окружающей средой. Хотя такой интеракционизм имеет двойную природу, эту позицию можно ещё назвать монизмом «неразрывных отличий», выраженным Михаилом Косоком, кандидатом физических и философских наук (2004, стр. xv, xx-xxi, 12, 15, 17, 21, 37, 46-8, passim). Также имеется согласие между лингвистами в том, что взаимодействие фундаментально для овладения языком. Тем не менее, человеческий разум отличается от изначальных полей неорганических объектов, как показывает нейробиологическое исследование (Пузац, 2011). В то же время, их можно представить структурами без содержания, но не без обобщающего фактора. Предположительно, такие малоразумные объекты, как крысы, могли бы воплотить некоторые эффекты генетически, если генетика влияет на наше языковое развитие (Бишоп, 2006). Такое предположение основывается на эксперименте Вселенная-25 Джона Кэлхуна. Возможно и люди «заранее запрограммированны», но с типом философии (нашей категорией, включающей структуру нашего разума), которая не меняется на протяжении жизни.
Аквинский, следуя Аристотелю, рассматривал восприятие «как вовлечение
Такой аристотелевский процесс работы сознания находится, параллельно, в гносеологии Ленина, когда последний пишет: «Материя есть философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них» (1967, т. 18, стр. 131).
Таким образом, мы сами являемся частью процесса с двумя концами: нашим языком и объектами снаружи – источниками смысла слов, которые к ним отсылаются. В этом непосредственном процессе, сведение к одному из концов в виде дезинтеграции служит метаязык (когда слова представляются вместо объектов), а в виде мисинтеграции – наивность (когда представляются объекты вместо абстракций). Более подробную информацию об этих терминах можно найти в работе Пейкоффа (2012а).