Послевкусие страстей и превратности мнимой жизни. Вадим Михайлов
Читать онлайн книгу.
Ревниво оберегали от попечительства близких друзей и родственников.
Однако тревога, вызванная близостью атомной войны и гибели человечества, не покидала их.
Платон увидел странный сон. Будто стоит он на краю поля, заросшего сорняками. За полем река – большая и мутная.
В траве столб с жестяной пластиной «Совхоз «Россия».
Он знает, что Ульяна где-то близко, но не может увидеть её…
Сон этот повторялся несколько раз, а потом перестал его беспокоить и был забыт. Но страх остался.
Разошлись они из-за пустяка, который давно забыт. А жить друг без друга уже не могли…
…Платон вытащил из шкафа твидовый пиджак и дрожащими с похмелья руками завязывал коричневый с кремовыми полосами атласный галстук. Все вещи были старые, потёртые, но хорошего покроя и качества.
Обычно Фолтин носил тонкий чёрный свитер. Галстуки недолюбливал, считал, что петля и ошейник не его стиль. Но сегодня был знаковый день.
Призраки его психического нездоровья, его мечтания и глюки наконец обрели плоть – тело и голос актёров… А уж они, лицедеи, вкупе с продюсером и редакторами, словно эхо, искажали и исказили-таки слова, написанные им…
Слова, пришедшие из глубин его бытия-небытия… тайные мысли, выраженные знакомыми с детства простыми звуками, теперь наполнены были для зрителя совсем другими чувствами и другим смыслом. Эти слова жили теперь независимо от него… Как говорят теперь, в историческом контексте жили они.
Выстраданные им когда-то, эти мысли-слова с экрана звучали чуждо, враждебно, фальшиво и оскорбительно…
Он был из другого времени, и трагедия его и его поколения вызывала недоумение современников. Зритель искал знакомую стилистику и, не находя её, воспринимал происходящее на экране как комедию, как чёрный юмор… Так, наверное, потешались торговцы над Дон-Кихотом во времена Сервантеса. А у Платона с детских лет этот рыцарь вызывал слёзы сочувствия…
Ещё вчера, на монтажном столе всё было вроде пристойно и разумно. Волнительно. (Вот уж до чего мерзкое слово!) И сердце замирало. И глаза увлажнялись.
А теперь, в кинотеатре, под прицелом сотен равнодушных глаз, придуманный им текст поселял в его душе тоску, и стыд, и страх…
Он почувствовал лёгкое удушье, недостаток кислорода. Ослабил давление галстука. Освободил верхнюю пуговку сорочки.
Он с трудом привыкал к мысли, что в этом мире никто никого не понимает, кроме элементарных – Хочу! Не хочу! Бери! Дам! Не дам!..
И никто не обманывает другого больше, чем он сам обманывает себя.
Никто не понимает другого, как тот сам понимает себя….
Даже тексты библейские трактует каждый по-своему.
А уж о книжках житейских и говорить не приходится.
И о фильмах тоже.
И только любовь и совершенная форма даёт людям иллюзию взаимопонимания.
Потому Платон даже не стремился, чтобы его понимали.
– Главное – быть честным и не лукавить, – считал он, – честность и искренность всегда