Второй сценарий, впрочем, представляется маловероятным. Мировая экономика в целом встретила пандемию в неплохой форме, ведущие страны имели за плечами успешный опыт стимулирования экономики, вынесенный из кризиса 2007–2008 гг., и ресурсы для его реализации. Вероятно, в первые месяцы после пандемии мы увидим целый спектр вариантов выхода из депрессии, возникнет своего рода конкуренция идеологий преодоления экономического кризиса, подобно тому, как мы наблюдаем сейчас «конкуренцию» карантинных режимов.

      Что изменится?

      Какой бы ни была скорость экономического восстановления, оно в любом случае будет происходить в изменившемся мире. Кризисы сами по себе обычно не создают новых тенденций – у них на это просто нет времени – однако выводят на передний план давно намечавшиеся подвижки в социально-экономическом устройстве. В результате общество оказывается на новом уровне развития.

      С экономической точки зрения каждый кризис приводил к новому «контракту» между обществом и государством в демократических странах. Так, Великая депрессия узаконила участие государства в капиталистической экономике на основе идей Дж. М. Кейнса о необходимости «накачки спроса» для выхода из ловушки падающего производства при низком потреблении и системной безработицы. После десятилетия стагфляции (общего экономического застоя при высоком росте цен) 1970-х гг. экономика «рейганизма» сделала нормой высокие уровни государственного долга, поддерживающего промышленный рост через оборонные расходы. Экономический кризис 2007–2008 гг. привнес политику «количественного смягчения», результатом которой стало кратное увеличение денежной массы – как ни странно, не сопровождавшееся инфляцией.

      Каждый из кризисов также означал «пересборку» международных отношений. С конца XIX в. волны глобализации (нынешний глобальный