У горизонта дали синей

      Темнеет строчкой хвойный лес,

      А в опрокинутой корзине

      Суровых северных небес

      Как стая быстрых птиц легка!

      Над мокрым лугом кучкой тесной

      Бегут гурьбою облака —

      В какие страны? Неизвестно!

      Зачем им русская тоска

      И наше северное поле?

      Их манят южное раздолье

      И дым чужого камелька.

      Мы шли под марши по планете,

      Летали спутники Земли,

      Был путь так радостен и светел,

      Что редко кто из нас заметил,

      Как мы до нищенства дошли!

      Как, десять шкур содрав с России —

      И было нечего уж драть, —

      Мы издевательства сносили

      И за границей в долг просили,

      Чтоб чем-то дыры залатать!

      Век ЭсЭсЭр недолго длился:

      Скреплённый кровью кое-как,

      Он весь шатался, и кренился,

      И с голодухи развалился

      В трясине лености и врак!

      Теперь себе по Божьей воле,

      А может быть, и не по ней,

      Мы можем с радостью позволить

      Не поневоле жить – по воле,

      Но мы не ценим наших дней.

      Ой вы, дела наши сельские грешные!

      Жалко мне наших сибирских крестьян:

      Хлебушка с шиш намолотят сердечные,

      А «веселухи» – на целый роман.

      Пляшет крестьянство, шумит, улыбается,

      Песни задорные громко поёт,

      Глядя на то, как страна побирается

      И по сусекам прилежно метёт.

      Видно, у них разболелась головушка,

      Стала им песня дороже слезы.

      Что им не плачется, если коровушка

      Даст молочка им не больше козы;

      Если на пустошах травушка сорная

      Выше ребячьего роста встаёт,

      Если на нивах пшеничка отборная

      Центнеров десять-пятнадцать даёт?

      Сам губернатор Гумирович[2] важненько,

      Срочные в городе бросив дела,

      Едет поздравить лентяев и бражников,

      Тружеников – как он им скажет – села.

      Времени жизни в укор быстротечному

      Скоро сибирская грянет зима…

      Господи, что ж Тебе, жалко, сердечному?

      Дал бы Ты им хоть немного ума.

      Взращён в системе травопольной,

      Влюблённый в севооборот,

      Поэт на лире богомольной

      О травосеянье поёт.

      Но что-то не тревожит лира

      Крестьян, отвыкших от забот,

      И нива, что могла б полмира

      Кормить, не кормит свой народ.