ПРОЛОГ

      14 декабря 1840 г., Российская империя, г. Санкт-Петербург, Дворцовая набережная, Зимний дворец.

      Император стоял возле окна своего кабинета, заложив руки за спину и прислонившись лбом к холодному стеклу. Одет он был как обычно в белый колет с эполетами Лейб-гвардии конного полка. Он надеялся, что стекло хоть немного остудит, его разгоряченную последними событиями, творящимися в заснеженной пустыни оренбургских степей, голову. Последние вести о хивинском походе Василия Перовского были безрадостными. Все говорило за то, что наспех организованная экспедиция под водительством его любимца, заканчивалась самым плачевным образом так и не добившись результата по усмирению разбойного логова ханов Хивы. Единственное окно императорского кабинета, расположенного на первом этаже северо-западной части дворца, выходило на Адмиралтейство. Леса, опоясавшие дворец после приснопамятного пожара 1837 года уже убрали и поэтому здание Адмиралтейства и кусок набережной было хорошо видно. Сегодня был особенный день. Пятнадцать лет тому назад именно в этот день провалился заговор кучки офицеров, намеревавшихся воспользоваться сумятицей в деле престолонаследия, для установления в Империи власти кровавой военной хунты. Как и в тот год, зима опять выдалась почти бесснежной. Злой ветер дул с Финского залива, выдувая и без того куцые остатки снежного покрова. Помимо императора в длинном и узком, как чулок кабинете присутствовали еще двое. Тот, что выглядел постарше, имел большие залысины, открывавшие высокий лоб с большим количеством морщин и усталыми печальными глазами серого цвета. Одет он был в лазоревый генеральский мундир 3-го отделения Е. И. В. канцелярии, так нелюбимый всеми великими русскими поэтами первой половины XIX века. Он сидел на стуле у края большого стола, чинно сложив руки на коленях. Второй гость императорского кабинета выглядел гораздо моложе первого. И имел две особенности. Во-первых, он сидел на стуле напротив «лазоревого», вольготно вытянув ноги, и имел куда более свободную позу. На нем сидел мундир генерал-фельдцейхмейстера, что говорило о принадлежности его хозяина к артиллерийскому делу. Второй его особенностью было поразительное сходство с Его Императорским Величеством Николаем Павловичем, но в отличие от него имел вид очень бравый, о чем свидетельствовали лихо закрученные кверху пышные усы.

      – Сегодня исполнилось ровно пятнадцать лет с тех страшных для России лет, – глухим голосом проговорил император, не отрываясь от окна. – А я все помню, как будто это было только вчера.

      – Да, Ваше Величество, – поддержал его пожилой. – И я тоже это помню. Погоды как раз стояли такие же, как и ныне – ветреные и малоснежные.

      – Что там наши сидельцы? Леонтий Васильевич1 доносил мне, что никто из них прошения о помиловании не подавал. Так ли это?

      – Так точно-с, Ваше Величество. Никто из причастных к делу «14 декабря» прошений на Ваше высочайшее имя не подавал, – подтвердил пожилой, невольно кривясь при упоминании фамилии своего заместителя. Ни для кого в этом кабинете не было секретом, что милейший Леонтий Васильевич аки крот неустанный «копает» под своего шефа.

      – Гедиминовичи2! Упорное семя. Боярская толща, – скрипнув зубами, произнес император, не оборачиваясь к присутствующим. – Зубы-то им повыдергали, да корни остались. И ничего тут с этим не поделаешь. Сидят, ждут и держат свой камень за пазухой.

      – Не дождутся! – коротко хохотнув, выпалил моложавый артиллерист. – Надолго урок получили. То же, мне, оппозиция! Переворот затеяли, а что дальше делать и сами не знали толком…

      – Дурак ты, Мишкин3! – беззлобно прервал его император. – Это только на берегах Туманного Альбиона существует