Сравнивая нашу землю со Вселенной, мы находим, что она всего лишь точка.

      До тех пор, пока эта планета обращается вокруг Солнца да еще и вращается вокруг собственной оси, у нас будут кружиться головы и мы будем ошибаться.

      Земное притяжение – это привычка, от которой очень трудно избавиться.

      Три великих изначальных звука в природе – это шум дождя, гул ветра в девственном лесу и грохот океанских волн у берега.

      Есть два Голоса – моря и гор; каждый из этих Голосов очень сильный.

      Горы – это неподвластные тлению монументы Земли.

      Самый искусный ваятель трудится над камнем не с помощью медных или стальных инструментов, а мягкими касаниями ветра и воды, работающих на досуге при полном попустительстве времени.

      В лунном свете есть что-то призрачное; в нем бесстрастие бестелесной души и что-то от ее непостижимой тайны.

      Лунный свет – это скульптура, а солнечный – живопись.

      Закаты солнца так прекрасны, что иногда кажется, будто смотришь сквозь врата Небес.

      Несносное тщеславие привело людей к убеждению, что природа создана только для них, как будто Солнце… зажгли только для того, чтобы могли созреть наши яблоки и капуста… Неужели только потому, что Солнце светит нам днем из года в год, люди и в самом деле полагают, будто оно создано лишь для того, чтобы мы не натыкались на стены?

      Мы привыкли забывать, что Солнце светит на возделанные поля, на прерии и на леса, не делая между ними никакого различия. Все они одинаково отражают и поглощают его лучи, и поля составляют лишь малую часть величавой картины, которую наблюдает светило, совершая свой дневной путь. Пред лицом его вся земля равно возделана – подобно саду. А значит, мы обязаны принимать блага его света и тепла с должными доверием и великодушием.

      Пурпурный рассвет всегда предвещает моряку крушенье, полю ураган, горе пастухам и беду птицам – ненастье людям и животным.

      Старые соборы хороши, но огромный голубой свод над ними еще лучше.

      Стоя на заснеженной равнине, словно на лугу среди холмов, я врубаюсь сперва на фут в снег, потом на фут в лед и открываю у своих ног окошко, а затем, наклонившись напиться, заглядываю в тихое жилище рыб, наполненное мягким светом, будто пропущенным сквозь матовое стекло, с дном, усыпанным, как и летом, светлым