И Ленка, сев на метелку,

      поспешила в избенку.

      К дому подлетела,

      чуть метлой чердак не задела.

      Совершила вираж

      на последний этаж,

      в трубу провалилась,

      на полу очутилась.

      Сидит, озирается,

      с темнотою свыкается.

      Что-то Ленке в избушке не нравится,

      глядит ошалело.

      – Туда ли я залетела?

      Вид у темницы запущенный:

      паутин наплелося погуще,

      пыль осела потолще,

      грязь налепилась побольше,

      котелки проржавели,

      холстины попрели,

      крынки порастрескались,

      поленья порассыпались.

      Пахнет не пряными травами,

      а гнилыми отравами.

      Затхлое до отвращения

      нежилое помещение.

      Что за превращение?

      Ленка подруг своих кличет,

      правду выведать хочет:

      – Подруженьки верные,

      прислужницы примерные,

      хозяйку встречайте,

      не прячьтесь, привечайте.

      Глядь, а из мрака печального,

      из закуточка дальнего

      кошка выползает

      и к Ленке ковыляет.

      Страсть похудевшая,

      шерсть посеревшая,

      глазами не сверкает,

      «мяу» не отвечает.

      Хозяйку не утешает

      и сама все страдает,

      но к ногам ее по-прежнему льнет.

      Кошку Ленка на руки берет,

      гладит животину облезлую:

      жалко замухрышку болезную.

      Глядь, а из смрада вонючего,

      из угла из грязнючего

      ворона появляется,

      к Ленке направляется.

      Тащится, не летит,

      не каркает – кряхтит,

      крылом не взмахнет,

      пером не блеснет.

      И Ленку она не спасет,

      и сама вот-вот да помрет.

      Ленка ворону голубит, лелеет,

      словом добрым птицу жалеет.

      А про себя вздыхает,

      ничегошеньки не понимает.

      В чем тут причина?

      Какая-то чертовщина.

      Ленка в страхе к котлу подбегает:

      может, он чего-нибудь знает.

      Но котелок