Через несколько дней в Киеве только и разговоров было о том, что на подходе древлянская ладья с послами. Люди собирались на склонах киевских круч, всматривались в широко разлившийся вольный Днепр с его уходящими вдаль заводями, с исчезающим в сырой дождливой дымке низинным противоположным берегом. И все гадали – с чем прибудут послы от извечных врагов-древлян? Мира запросят или войны? Но если древляне на убийство правителя Руси решились, то как теперь осмеливаются являться в Киев?

      Разное люди говорили. Одни требовали созвать рать со всех русских земель да наказать древлян. Другие советовали скликать вече и решить, кто станет во главе Руси. Были и такие, кто считал, что с древлянами прежде всего должен разобраться древлянский посадник Свенельд, но на таких даже шикали, говорили, что Свенельд и так много власти забрал, а за противоборство с древлянами и вовсе княжескую шапку потребует. Но в одном люди сходились: дерзких древлян необходимо наказать, показать им, что Русь уже едина и не потерпит самоуправств. Но все же кто возглавит рать против древлян? Уж не Ольга. Куда уж вдовице, да еще с малым сыном полки водить. Пусть лучше мужа себе подыскивает, что же ей теперь остается, как не искать защитника для малого княжича.

      В Киеве многие считали, что разбираются в этих вопросах. Чай, они не новгородцы надменные, которые только и могут, что глотки на сходках рвать; и не смоляне, которые только торгами своими и сильны, а в походы уже много лет не выступали. И только они, Киев, стольный град, могут решить, и кого на княжеский стол сажать, и кого в защитники кликать. Но даже за такими заносчивыми высказываниями таился страх: а вдруг случится, что пока они тут судят да рядят, дикие древляне, пользуясь безвластием, пойдут на Киев? Вон, старожилы киевские сказывали, сколько бед и забот было Киеву от древлян, пока Олег их не прибрал под себя.

      Но когда ближе к вечеру показался на реке древлянский корабль, жители столицы приумолкли. Киевляне всегда славились как умелые корабелы, всегда торговые гости покупали у них суда, когда шли на далекий полудень в Корсунь[57], но и здесь еще не видели такой отменной ладьи-насады. Была она длинная, хорошо осмоленное дерево бортов казалось зловеще черным, корма и нос высоко подняты. Порывы ветра раздували квадратный красно-черный парус, а на высоком штевене[58] изваяна оскаленная тварь: на чудище некое похожа, сплошные зубы и глаза.

      Гребцов на ладье находилось не больше двенадцати, но на внутренних скамьях сидело еще человек двадцать. К тому же все пространство возле