Революция от первого лица: дневники сталинской эпохи. Йохен Хелльбек
Читать онлайн книгу.
слепая стихия в экономических отношениях, но и оттуда человек вышибает ее социалистической организацией хозяйства. Этим делается возможной коренная перестройка традиционного семейного уклада. Наконец, в наиболее глубоком и темном углу бессознательного, стихийного, подпочвенного затаилась природа самого человека. Не ясно ли, что сюда будут направлены величайшие усилия исследующей мысли и творческой инициативы?31
За счет акцента на овладении собой и индивидуальной воле понятие сознательности было потенциально способно раскрывать богатую культуру личности и выходить на просторы романтического ума. Троцкий описывал социалистическое будущее как время, когда «средний человеческий тип поднимется до высот Аристотеля, Гете или Маркса». Но такой сценарий самоактуализации мог быть осуществлен только после длительного исторического этапа мобилизации и дисциплинирующего насилия, заставляющего вспомнить скорее о духе Просвещения, чем о духе романтизма. В течение десятилетия после окончания Гражданской войны большевистские активисты формировали советскую власть как просвещенную диктатуру. Даже знаменитый ленинский лозунг об «электрификации всей страны» свидетельствовал, что Коммунистическая партия считала себя носительницей света, миссия которой заключается в том, чтобы дать «темным» российским массам образование и технику. Однако уже с начала 1930-х годов партия стала осуществлять фундаментальный переход к романтической чувственности. Электрификация, похоже, привела к тому, что советские граждане сами стали источниками света. Сознательность уже не просто привносилась в массы отсталого населения; она начала разворачиваться изнутри, все глубже воодушевляя все большее количество советских граждан32.
Фурманов, умерший в 1926 году, однозначно принадлежал к просвещенческому этапу развития коммунистического проекта. После вступления в партию в 1918-м он стал одним из ведущих распространителей коммунистического сознания. Став комиссаром, он был назначен в состоявшую из бывших партизан дивизию в качестве идеологического руководителя ее легендарного командира-крестьянина Василия Чапаева. Фурманов, который все эти годы вел дневник, впоследствии написал документальный роман о своей встрече с Чапаевым. Как в дневнике, так и в романе их отношения раскрываются через бинарную оппозицию стихийности и революционной сознательности. Чапаев был энергичным, но недисциплинированным командиром. Его анархическую энергию следовало направить в правильное русло и организовать, чтобы она служила революции и была полезна истории. Это и было задачей комиссара, которого в романе зовут Федором Клычковым. Клычков всегда говорит и мыслит абсолютно рационально, и его речь «формует» Чапаева, который физически силен, но интеллектуально податлив, «как воск». Вместе Чапаев и Клычков соединяют в себе важные для революции качества активности и сознательности, народной смекалки и интеллигентской культуры. Учитывая увлечения