Утром позвонил в ижевский Хаттимил, сказал, что хочу уйти из лагеря, что это соответствует их правилам, ответили – это невозможно. Если меня и отпустят, то только обратно в Россию. Еще придется выплатить неустойку – деньги, которые лагерь заплатил за меня агентству. Вас кто-то обижает? С вами плохо обходятся? Что тогда? Ребята, не ищите приключений. Вашу визу аннулируют, вас депортируют. Оно вам надо? Подпортите себе историю, в следующий раз не только в США, вообще никуда не пустят!

      А я уже отправил Вере письмо, спросил, сможем ли мы у нее устроиться, если решим с Линой сорваться из своих лагерей.

      Теперь жалею, что поднял шумиху. Хаттимил начнет что-нибудь разнюхивать, свяжется с директорами, они насторожатся. Хотя до сих пор моя судьба не особенно интересовала агентство, так что…

      Нью-йоркский офис, кстати, не работал потому, что я прилетел слишком рано – в мае. Они же, из экономии, открывались только в июне, подстраиваясь под основной наплыв своих клиентов.

      Cкоро снова эта работа. Да черт с ней. Только опять эти завтрак, обед и ужин с семьей Кларков и моими коллегами. Почему же они мне не нравятся? Я еще не разобрался. Но они искусственные. Все их счастье, все их улыбки, все их шутки – все ненастоящее. Зачем им это? Наши совместные трапезы для меня настоящая пытка. Но их-то точно не будет через полторы недели. Только как представлю, что приедет еще шестьдесят Спенсеров и Сью – оторопь берет.

      Почему же Лина ничего не пишет? Я так по ней соскучился. А вечером, наверняка, опять будет занят компьютер.