Часть 2. Белые вороны

      Глава 4. Новые обстоятельства

      Прохладный летний вечер близился к завершению. Солнце уже на две трети скрылось за горизонтом, вытягивая тени и погружая Нордхолд в предзакатные сумерки. Улицы Сильвергарда залились тёплым светом магических фонарей и по ним плотным потоком текли столичные жители, каждый по своим делам – кто с работы, кто на прогулку, а кто-то за едой к ужину, рассчитывая управиться с покупками до закрытия лавок. Город по вечерам перерождался, продолжая кипеть жизнью до рассвета.

      Предместья центрального оплота острова магов в такое время выглядели намного скромнее. Здесь активность замирала, стоило дневному светилу коснуться линии горизонта. Так и сейчас – приютившиеся в любовно посаженных рощах посёлки для состоятельных подданных неспешно погружались в темноту, и лишь стрекотание сверчков служило напоминанием о том, что в округе есть жизнь.

      На юго-западе, вдали от шума Сильвергарда и от кукольных домиков местных толстосумов, располагались обширные луга, окружённые приземистыми холмами. В глубине долины приютилась неказистая хижина. Деревянные стены, соломенная крыша, покосившаяся дубовая дверь и крохотное окошко, в котором тлел тусклый огонёк – всё это свидетельствовало о том, что обитатель хибары предпочитает чопорности и показной роскоши, так популярной в здешних местах, простоту и подчёркнутый аскетизм. Или же попросту не придаёт значения внешнему виду своего жилища.

      Внутри хижины, в единственной комнате, царил хаос. Стопки различных фолиантов, кучи хлама, подпирающие своими вершинами низкий потолок, мечи, копья, части доспехов, валяющиеся то там, то здесь – помещение больше напоминало заброшенный склад.

      Между всем находившимся в хижине добром ветвились несколько узких тропинок, позволяющих хоть как-то передвигаться через нагромождения вещей. Одна из них вела к окошку, другая – к умывальнику, третья – к входной двери, четвёртая – к очагу, где сейчас горел огонь, согревая хижину и грозясь одновременно спалить всё её содержимое к орочьей матери, если вдруг какая-нибудь из рукописей таки упадёт рядом. Ещё один проход вёл к соломенному матрасу, заваленному пергаментными свитками. В центре спального места виднелся продавленный силуэт, обозначавший позу, в которой предпочитает отдыхать хозяин дома.

      И, наконец, последняя дорожка вела к письменному столу. За ним, на колченогом табурете, на настоящий