Т. С. Есенина о В. Э. Мейерхольде и З. Н. Райх (сборник). Отсутствует
Читать онлайн книгу.
Потом показали Костин блокнот – «этот почерк вам знаком?» Я разревелась – «говорите же, что случилось с Костей». Тогда сказали, что моя мать ранена и позвали моего мужа. Я потащила его в больницу, и только по дороге у него нашлись силы сказать, что матери моей уже нет. В квартиру меня повели на другой день рядовые оперработники, нормальные ребята, потрясённые случившимся. Следов и отпечатков было множество – они мне сами показывали. Продолжали следствие, наверное, уж другие.
Ваню, кажется, в МУР и не вызывали – он в ту ночь находился в другом городе, а с З.Н. вообще был незнаком.
Лидия Анисимовна отсутствовала не больше трёх месяцев. Она вернулась неузнаваемая, вся чёрная, глаз не поднимала, сказала только – «мне ни о чём нельзя говорить». Быстро собралась и уехала* на родину в Витебск. А ещё через два месяца освободили моего мужа. Он сказал мне, что и его и Ваню обвиняли в убийстве. Требовали дать подпись. Потом внезапно отстали, некоторое время подержали в неизвестности и выпустили в самый канун 1940 года. Общаться братьям не довелось, но муж был уверен, что Ваню тоже вот-вот выпустят. Увы, месяцы шли, а Ваня не возвращался. Потом в окошечке сказали, что он получил пять лет по пункту такому-то. Пункт означал… разглашение государственной тайны. Желая узнать, что произошло, мой муж пустился на немыслимую авантюру. Поехал в Воркуту, пробрался на территорию лагеря, сумел увидеться с братом и вернуться обратно. Оказалось, что от Вани тоже быстро отстали, но не простили ему того, что он на допросах дрался и кричал «фашисты». Ему пришили пункт, для которого не надо было вышибать подпись: «это тебе за то, что когда первый раз тебя выпустили, ты болтал о том, что тебя били». Ваня просидел не пять, а семь лет. Когда я увидела его потом в Москве, он спросил – «что слышно про мою крёстную?».
– ??
– Я Лидию Анисимовну так называю. Она на очной ставке показывала, что это я её ударил по голове…
Братьями могли временно заняться из опасения, что в МУРе всё же перестараются и будут осложнения. И всё равно нераскрытое дело осталось потом за МУРом, и они, по опыту всех полиций и милиций, списали его на попавшегося на краже сына Головина (отец пострадал за укрывательство).
В своё время ходили (и теперь ходят) разговоры о том, что З.Н. могла помешать следствию, что у неё были доказательства невиновности Вс. Эм. Всё это от слепой неистребимой веры в «клевету» и в то, что следствие на самом деле проводили. Были и другие предположения – будто убийством хотели усложнить дело Вс. Эм. Но уже к 20 июня оно было заготовлено в таком виде, что всего хватало. И здесь – всё та же вера во всамделишность следствия.
Ряжский не посвящал меня в подробности («не хочу слёз»), но кое-что важное говорил. Когда я пришла к нему в первый раз, он только что арестовал главного, как он его называл, «закопёрщика». Это был высокий чин, фамилии не помню*. На XX съезде Н.С.X[рущёв] называл его имя – он был повинен в гибели крупных украинских деятелей. Но шёл ещё только 1955 год. Закопёрщик объявил голодовку, его жена приходила