Ты можешь со мной поговорить

      не важно о чём:

      обо мне, о работе, о смысле бессмысленной жизни,

      наконец, о весне, о погоде внутри,

      о ерунде,

      которая легче, чем бижутерия,

      о чувствах, бушующих в дебрях моего организма,

      в серой подкорке мозга,

      где образовались пустоты,

      их выело одиночество,

      им искусаны губы,

      мне нужно высказаться,

      просто необходимо выплакаться словами,

      можешь даже молчать

      красиво, спокойно,

      как ты это умеешь.

      Помнишь, раньше

      мы же общались беспричинно ночами

      и были как будто счастливы,

      дай мне хоть шанс задержать тебя рядом,

      сесть на колени,

      увидеть глазами глаза,

      пока в них не замерло время.

      Я хотел бы умереть с тобой в один день,

      но если ты умрёшь первой,

      в твои глазницы посажу фиалки.

      Я буду поливать их своими слезами,

      и они напомнят мне о нежности твоего взгляда.

      Если первым буду я,

      не утруждайся в поисках карих цветов,

      цвета дерьма,

      которое я тебе доставил в этой жизни.

      «Я сама безответственность», —

      думала, когда спускалась по лестнице,

      благо лифт не работал.

      В таком состоянии она особенно не любила

      пустые комнаты,

      ушла,

      наконец-то,

      от того, что искала так долго.

      «Сегодня я понимаю,

      что не может любовь

      принадлежать только мне,

      принадлежит сразу двоим,

      а точнее – мы ей.

      Возможно, это меня и пугало,

      не хотелось становиться чьим-то предметом,

      которым

      он решил заниматься,

      да так усердно

      носить, одевать, учить,

      опекать.

      Я устала,

      сначала мне нравилось,

      но воздуха стало вдруг не хватать».

      Вышла она из подъезда на улицу I

      к солнцу асфальта

      и выдохнула этот адрес.