Судя по всему, ничто в Москве, кроме “Весов” и “Скорпиона”, внимание Гумилева не задержало. До конца жизни он бегло побывал в Первопрестольной еще несколько раз, но все его визиты свелись к сугубо литературному общению. Этого города для него как будто не существовало. Нет ни строки – пусть даже негативно окрашенной, – относящейся к Москве, в его стихах. Лишь в одной из его статей упоминается “скромная Москва”, противопоставленная “пышному Багдаду”. Использовавший как материал для творчества чуть ли не все увиденное и прочтенное, он мимо этого материала прошел, не заметив его.

      Из Москвы Гумилев отправился в Березки (пострадавшие от поджогов в 1905 году и вскоре проданные); какое-то время он провел в Петербурге и в Царском. Более подробных свидетельств об этом времени – с конца мая по начало июля 1907-го – нет. В начале июля он отправился в Севастополь, где проводила лето Анна Горенко. По-видимому, там, на даче Шмидта, произошел очередной разрыв. Анна берет назад данное слово, помолвка расторгается. Тяжесть этого известия (которое Гумилев должен был предчувствовать – он виделся с Анной в апреле-мае и не мог не заметить тех смятения и неуверенности, которые скользят в ее письмах Штейну) усилилась тем, что именно на даче Шмидта Гумилев “из разговоров” (вероятно, из своих разговоров с Анной) понял, что она “не невинна”. О том, что между их разлукой в 1905 году и встречей