Удивительно, что в прошлом Гумилева интересуют прежде всего сказки и мифы – “Апис белоснежный, окровавленный цепью из роз”, “хороводы танцующих жриц”; в настоящем же он внимателен к быту – правда, идеализированному, увиденному с чисто декоративной стороны. Впрочем, цитируемое стихотворение написано в 1918 году. В 1908-м, десятилетием раньше, Гумилев был погружен в себя, и мысли его были заняты другим: несчастной любовью и сомнениями в своем даре. Хотелось бы сказать, что инициация в саду Эзбекие и впрямь состоялась (если не годом раньше, то сейчас), что из Египта вернулся другой человек – повзрослевший, сильный, уверенный в себе. Тот, что “в каждом шуме слышал звоны лир, говорил, что жизнь – его подруга, коврик под его ногами – мир”. Хотя, пожалуй, это не до конца правда… Инициация была впереди, и выглядела она несколько иначе. Но, может быть, безумная, с точки зрения здравого смысла, поездка и сделала Гумилева немного мудрее, сильнее, свободней.

      Согласно Лукницкому, Гумилев побывал и в Луксоре (древних Фивах), в Верхнем, отдаленном от моря, Египте, где (помимо прочих достопримечательностей) увидел знаменитый Луксорский обелиск – двойник того, что украшает Place de la Concorde в Париже (площадь Согласия – ту самую, где некогда стояла гильотина; это ведь не российский приоритет – назвать день рокового переворота “днем национального согласия и примирения”). Стихи Теофиля Готье, посвященные двум этим памятникам, он впервые прочтет – и блистательно переведет на русский язык – несколько лет спустя.

      Однако в коротком