Пушкинский том (сборник). Андрей Битов
Читать онлайн книгу.
Вот из той же переписки 1825 года: «…кто писал о горцах в „Пчеле“? вот поэзия! не Якубович ли, герой моего воображенья. Когда я вру с женщинами, я их уверяю, что я с ним разбойничал на Кавказе, простреливал Грибоедова, хоронил Шереметева etc. – в нем много, в самом деле, романтизма».
Разбойничал на Кавказе…
В 1829-м, в виду (достаточно отдаленном) настоящего боя, на настоящем Кавказе, он напишет:
Мчатся, сшиблись в общем крике…
Посмотрите! каковы?…
Делибаш уже на пике,
А казак без головы.
Воображение Пушкина – выше нашего. Если он каждую милую барышню провожал мысленно до дому, дарил ей цветы и поднимал шарфик, то и нам ничего не остается, как бедному Игорю, мысленно подсаживать его в пролетку под локоток…
Разговор с Пушкиным о Луне – тоже настоящий. «Много толковали о мнимом открытии обитаемости Луны. Пушкин доказывал нелепость этой выдумки, считал ее за дерзкий пуф, каким она впоследствии и оказалась, и подшучивал над легковерием тех, которые падки принимать за наличную монету всякую отважную выдумку. <…> Мало ел за обедом, беспрестанно щипал и клал в рот виноград, который в вазе стоял перед ним… П. сказал, что в Кукольнике жар не поэзии, а лихорадки».
И огромный пароход стоял на улице в Коломне в 1824 году, и туалет был воздвигнут на месте церкви Покрова уже в наше, советское время.
И недостачу пуговицы на хлястике пушкинского сюртука наблюдали в 1836 году.
Или про бороду…
Когда Пушкин возвращается из Болдина с бессмертным «Медным всадником», Киреевский в письме Языкову так свидетельствует об этом: «Когда Пушкин проезжал через Москву, его никто почти не видал. Он никуда не показывался, потому что ехал с бородой, в которой ему хотелось показаться жене».
Так что фраза из отчета нашего безумца Игоря, что Пушкин написал «Медного всадника», «пощипывая отрастающую бородку», также является подлинным, единственно живым свидетельством очевидца об истинных обстоятельствах создания шедевра.
VII. Занавес
Документальная пьеса
На опущенном занавесе – хрестоматийные лики:
Овидий и Вергилий, Данте и Петрарка, Рабле и Вийон, Руставели и Саади, Ду Фу и Ли Бо, Шекспир и Сервантес, Шиллер…
7 апреля 1824 года.
Занавес подымается, открывая тьму и молчание предстоящего времени.
Тишина нарушается птичьим пением. Рассветает, и верхняя треть сцены озаряется небесным праздничным светом и музыкой: все лики с занавеса оказываются там как живые: восседают в лавровых венках, тогах и позах, как на Тайной вечере, вкушая некую амброзию из золотых кубков, цитируя друг из друга.
Рай, небесный поэтический синклит… Жюри.
– Все ли мы наконец в сборе? – спрашивает Овидий.
– Пожалуй, все, – говорит Данте и поворачивается к Шиллеру:
– Кто-нибудь остался на Земле?
– Гёте, – отвечает Шиллер.
– Ну, этот еще не