Там снова Маргарите оставаться

      И верить в то, что рукопись спасет,

      А Абадонна будет издеваться,

      И душу обнимает жар и лед.

      Она не может в тот костер стремиться,

      И вместе с князем в скорбный день сгореть.

      Пусть, усмехнувшись, Воланд удалится,

      А кот ее останется стеречь.

      Совсем как ворон, эту ночь отметив

      Своим неумолимым: «Никогда».

      И снова Маргариту в лунном свете

      Спешит к нему, легка и молода.

      Бокал разбит, и яд траву сжигает,

      Как просто все забыть и с ним парить,

      Совсем иное нынче выбирает,

      Храни их, Воланд, наших Маргарит,

      А тот, другой, и сам тогда распятый,

      Не может, только ты у нас один.

      Разлито масло, Анна виновата,

      Молчит Иуда, мир непобедим.

      Напишется роман, обман отпрянет,

      И будет где-то в тишине ночной

      Тот старый ворон, что тебя помянет,

      Лететь в простор, заполненный весной.

      Он будет на шкафу сидеть сердито,

      И ждать пока за ним придет опять

      Тот господин, и только Маргарита,

      Старается его не замечать

      А Абадонна будет издеваться,

      И душу обнимает жар и лед.

      Там снова Маргарите оставаться

      И верить в то, что рукопись спасет,

      В том заброшенном доме остались мечты и посланья,

      И внезапные сны, мы о них вспоминали потом.

      Твердила все время тебе о печальном романе,

      Не увидевшем света, укравшем и сон, и покой.

      Ты о близости нашей мечтал, но усталую душу

      Он украл и оставил коварный, небесной дали,

      Только сонная кошка мой бред в этом домике слушала,

      И беспечное море шептало о вечной любви.

      И смертельной тоской заполняла листы в эту осень,

      Тех безумных стихов не читать даже мне в тишине.

      Затолкнем их в бутылку и в Черное море забросим,

      Только серая кошка тревожно мурлычет во сне.

      Громко топает ежик, какая ночная прохлада,

      Спит усталый мужчина, и верит, что я у него

      Есть еще, но роман завершить не могу, и досада

      Остается от мира и домика там моего.

      Нам дарован покой, только рвутся истлевшие сети,

      И в прибое далеком та страстная песня слышна,

      В том заброшенном доме, где мы поселились навеки.

      И упала на веки слезинка – пушинка одна.

      То ли плакала снова, смеялась наивно над нами,

      Только ежик и кошка могли нас еще удержать,

      Море дико рокочет, и снова о дивном романе

      Я в заброшенном доме посмела, мой ангел, мечтать.

      Кстати, ангел пришел, и уселся во мгле у порога,

      С Домовым говорил о Мессире и черном коте.

      – Мир меняется мало, а жаль мне, старик, их немного.

      – Ты напрасно жалеешь, печалься-ка ты о себе.

      В этой