Холод. Это было единственное, что ощущалось реальней всего. Холод, проникающий в мельчайшую клетку тела, не покидающий его никогда. Каждое утро приходилось просыпаться с этим ощущением, начинать с него каждый свой день.

      Зина даже не предполагала раньше, что такое настоящий кошмар. До тех пор, пока не пришло это дикое, мучительное ощущение того, что тело, постепенно остывая, окончательно превращается в кусок льда. И больше никогда не станет живым, теплым, прежним.

      Впрочем, ничего живого и теплого в этом городе больше не было. Вокруг был лед, и виселицы на столбах, и мучительное чувство голода. Голод приходил сразу же, следом за ощущением холода.

      Отопления в Одессе не было. Централизованное отопление оставили только в тех домах, где жили румынские и немецкие офицеры. Там на скорую руку соорудили отдельные котельные, из которых тепло поступало в такие здания. Все остальные дома от отопления были отрезаны безжалостно, и обогреваться людям приходилось самостоятельно кто чем мог.

      В ход шли старые изразцовые печки – плиты, оставшиеся во многих квартирах. Давно не использовавшиеся, они вдруг стали настоящим спасением! В них сжигали старые газеты, мебель, мусор, только чтобы поддержать хоть какое-то тепло. Эти чудные изразцовые печи, покрытые старинной фарфоровой плиткой, чадили неимоверно и засыпали пол сажей. Но те, у кого они были, буквально молились на них. Ведь эти плиты были единственным шансом пережить бесконечную страшную зиму, которая как мучительная казнь нависала над каждой склоненной в страхе головой.

      Еще использовались чадящие буржуйки. Эти «исчадия ада» давали еще меньше тепла, а топлива пожирали намного больше. На черном рынке они моментально взлетели в цене. Чтобы добыть самодельную, вечно чадящую буржуйку, люди расставались с последним, отрывая от сердца фамильные драгоценности – золотую мелочь, часто оставшуюся от умерших родителей.

      Раздобыть буржуйку считалось везением. И местные умельцы, быстро просчитавшие выгоду от продажи такого ходового товара, принялись штамповать их и продавать из-под полы.

      Зина раздобыла буржуйку на Староконном рынке у взъерошенного, лохматого цыгана в старом тулупе с подбитым глазом. Было сразу понятно, что он ее где-то украл.

      Она внимательно осмотрела товар – это была не самопальная подделка из жести, а хорошая, добротная печка. Правда, бывшая в употреблении, но это было не столь важно. Служить верой и правдой добротная буржуйка могла много лет.

      Деньги у Зины были. Накануне она, чтобы хоть как-то свести концы с концами, продала старинную икону перекупщику возле Привоза. Другого выхода у нее не было.

      В кафе платили мало и нерегулярно. Жадный хозяин скаредничал и очень часто вообще задерживал жалованье всему персоналу, проворачивая какие-то сомнительные денежные операции. Зина подозревала, что он пытается играть на черной бирже, но играет неудачно, очевидно, все время проигрывает.

      Оттого и были перебои с зарплатами, и вечное раздражение, выливавшееся в откровенное хамство. Казалось, он ненавидел всех своих работников до такой степени,